Огненная земля

Букреев ускорил шаги. Склонившись вперед, ухватив автомат, висевший на шее, за оба конца, он двигался по узкой полосе воды, уходившей языком куда‑то в черноту ночи.

Наконец они достигли головы колонны. Различить самого Рыбалко было трудно среди круглых спин, катящихся по болоту, словно стая дельфинов. В ожидании первой атаки моряки накапливались, и потому передние несколько замедлили движение.

Букреев сблизился с Рыбалко. Они пошли рядом. Ракеты полетели вверх совсем неподалеку, и слышен был даже треск пистолетов–ракетниц. Яркие цветные дымы открыли группу Рыбалко, но осветили также и насыпанные холмы, ответвленные от дамбы, — те самые пулеметные гнезда, которые нужно было атаковать.

Свет погас. Не успели глаза снова освоиться с темнотой, как послышались знакомые рокочущие звуки крупнокалиберных пулеметов, и над холмиками появились искрасна- голубоватые жальца.

Моряки Рыбалко ответили автоматной стрельбой и криком «полундра», который, казалось, должен был разбудить сразу всех немцев, занявших эти прибрежья Тавриды. Вслед за криком, подхваченным уже инстинктивно в глубине колонны, вслед за быстрым хлопаньем ног пронесшихся вперед людей поднялись звонкие столбы гранатных разрывов.

Букреев бегом достиг холмиков, перепрыгнул неглубокий окопчик и заметил трупы немцев, пулеметы и картонные пакеты патронов, напоминавшие пчелиные соты. Рядом оказался Гладышев, а с ним Степанов со своим ординарцем.

Полковник весело прокричал Букрееву:

— Прорвали дамбу! Вот только орали зря. Впереди еще артиллеристы и минометчики!

Автоматы продолжали трещать. Стреляли и из немецких трофейных. Разрывные пули вспыхивали яркими, моментально гаснущими звездами.

Полковник, остановившись на бугорке, поторапливал пехоту. Красноармейцы поднимались от болота на дамбу и, перевалив ее, уже бегом бросались вперед.

Рыбалко давно потерялся в свистящем ветре и в темноте, сразу упавшей, как бархатный занавес ночи.

Прорыв удался. Впереди была степь. Оттуда неслись зимние запахи и ветер. Первый успех окрылил измученных до крайности людей. Стремясь вперед, они могли увидеть теперь солнце, могли выйти из ночи. Тревожные сомнения сменились слишком радужными мечтами.

Букреев трезво отдавал себе отчет: впереди, до рассвета, еще восемнадцать километров, впереди враг, штурм Митридата и все неизбежно тяжелое, что принесет слово «завтра».

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

Десант шел к жизни. Разламывая оборону врага, не ожидавшего атаки в глубину, с фанатичным упорством двигался Рыбалко.

Степь, изрытая глубокими ямами, сморщенная балками, вела к своим.

Рыбалко достиг позиций артиллерийских батарей. Прислуга была вырезана матросами с ожесточенной точностью. Никто из артиллеристов не мог сообщить штабу о продвижении группы прорыва.

От Рыбалко появились вестовые. Он присылал их после того, как разрывал очередную цепь, связывавшую их. Моряки–вестовые появлялись на вершинах курганов, докладывали комдиву и снова исчезали в темноте.

Немцы не могли представить себе, что десант ушел из их рук. Они не могли поверить, чтобы люди, обреченные ими на смерть, могли уйти куда‑то в ночь. Они высылали в степь патрульные автомобили и мотоциклистов. По дорогам вспыхивали фары. Изредка бесцельно стреляли пулеметы. Патрульных пропускали, если они не мешали. Но когда патрульные становились на дороге, матросы бросались на них из засад и закалывали кинжалами. Все было подчинено единственной цели — прорваться к своим. Там будет утро, день, встреча с друзьями, там будет жизнь.

По пути попадались ямы. Здесь до войны на большой площади разворачивалось строительство и были вырыты котлованы. Люди оступались, попадали в котлованы, залитые сточной водой. Бойцы отфыркивались, иногда приходилось окунуться в воду с головой. Их вытаскивали при помощи протянутых винтовок, связанных поясов. Бойцы выбирались, обжимали полы шинели, проверяли винтовки и догоняли товарищей.

Перевалили довольно высокую гряду, опускавшуюся не то к оврагу, не то к морю, и пошли степным твердым грунтом.

Огненная земля пламенела далеко позади. Противник не переставал ее разрушать. На высотах, у моря вспыхивали длинные огни — стреляли батареи Керченской крепости, расположенной южнее Митридата.

Гладышев поторапливал с железной настойчивостью.

Десантники шли кучно, близко друг к другу, чувствуя и локти товарищей, и спины, и дыхание — тяжелое, свистящее. Больше пятнадцати километров было пройдено по бездорожью. Никто не отставал. Какая‑то магнетическая сила сцепила теперь людей и двигала только вперед. Букреев сбросил ватник, намокший при форсировании болота и густо выпачканный грязью. Он шел в одной гимнастерке, с расстегнутым воротом, чувствуя на шее скользкий ремень автомата. Ноги согрелись, подошвы жгло. Впереди виднелся силуэт Кондратенко, развевающиеся ленточки его бескозырки и покачивание прямых его плеч.

Становилось все темней. Воздух как будто сгущался. Ветер затих.

— Митридат, — прошептал над ухом Букреева Курилов.