Огненная земля

Ольга, девушка из казачьей семьи, присоединилась в Анапе к отряду Куникова, отходившего тогда к Волчьим воротам. Потом она участвовала в боях под Новороссийском, у балки Адамовича и цементных заводов и высадилась с десантом на Мысхако, где на восточном берегу Цемесской бухты был отвоеван моряками Цезаря Куникова важный стратегический плацдарм, названный Малой землей. Здесь Баштовой получил сведения нашей контрразведки о том, что немцы вырезали в Анапе всю семью его жены — одиннадцать человек — за то, что Ольга ушла с моряками. Баштовой и Ольга вместе переживали это горе. Оно сблизило их еще больше. У Баштового умерла мать, когда он сражался за Одессу, брата–пулеметчика убили под Севастополем, отца давно не было. Судьба соединила на поле сражения Баштового и Ольгу, они любили друг друга. Ольга могла не итти в десант на Мысхако — ее по беременности освободили, но она пошла. Их высаживал Звенягин в зимнюю штормовую ночь. Когда мотобот не мог пристать к берегу, Баштовой бросился в ледяную воду и на плечах вынес Ольгу на берег.

Теперь у них четырехмесячный сын Генька. Так на войне Баштовой познал впервые великое чувство отцовства. Генька был самым молодым «куниковцем» Мещеряков стал его «крестным», заменив погибшего Куникова. И теперь контр–адмирал выбирает время, чтобы заехать в домик Баштовых и поняньчить своего «крестника».

Баштовой замечал, как тоскует жена, с тревогой ожидая часа расставания. Она теперь не могла итти с ним, но знала, что такое десант морской пехоты, что такое «первый бросок».

Вот близок дом. Баштовой почти бежал, то и дело ступая в лужи. Не беда! Он снимет дома сапоги, и жена просушит их. Вместо сапог он наденет домашние туфли, скроенные и сшитые ею из его старой шинели. Она сейчас так удивительно просто и ловко хозяйничала в их домике… Он навсегда запомнит контратаку на школу Станички — предместья Новороссийска. Школа стоила батальону немало жизней, но немцы штурмом снова захватили ее. Тогда при свете германских ракет моряки молча пошли в контратаку. Ольга поднялась вместе со всеми и достигла кирпичной разрушенной стены. Многие были убиты. Ольга упала, и он ринулся к ней, думая, что она тоже убита, но увидел, как сильно ее руки сжимали автомат. Короткие красные с голубым искры вырывались из ствола, и плечо ее дрожало от плотно прижатого к нему приклада. Они отбили школу Станички в ту ночь…

Баштовой, запыхавшись, почти вбежал на крыльцо и постучал. Жена как будто ждала его, где‑то близко притаившись, — так быстро она открыла дверь.

— Ваня! Так долго сегодня!

— Оля, не спишь?

— У нас гости. Ждем тебя. Павел пришел с Тамани.

— Павел Пришел? Отлично. Я давно не видел его.

— У нас Курасов с Таней…

— Тоже отлично, Оля.

— Как может быть иначе, — сказал Звенягин, выходя навстречу хозяину, — хотел бы я знать, как мог ты сказать иначе? Здорово, Иван.

— Здравствуй, Павел! — Баштовой обнял Звеня- гина. — За вами прислали с Тамани?

— Эх ты, муж! Сразу за дела…

Звенягин маленький, с откинутой назад головой, резко покачивая плечами, пошел вперед. В комнате на диване возле Курасова прикорнула Татьяна, полуобняв его и положив ему голову на грудь. Услышав шум, она встряхнула головой, — светлые волны рассыпались, — высвободила из‑за спины Курасова руку и протерла глаза.

— Пришел?

— Пришел, — ответил Курасов.

Таня, не скрывая своей радости, спрыгнула с дивана навстречу Баштовому.

— Танюша, будь готова, — сказал Баштовой, шутливо вытирая губы. Они поцеловались.

— Ольга, смотри, — Звенягин погрозил пальцем Баштовому, — пореже пускай в дом красивых подруг.

— Курасов, ты должен рассказать нам про нашего нового командира. Ты слышал, Павел? Курасов нам его привез.

— А Тузина ты хорошо знал?

— Встречались по службе, — неохотно ответил Звенягин. — Здесь разве узнаешь человека? В деле сразу разбираемся, кто каков. Вот и в новом нашем комбате скоро разберемся…

— Скоро? — переспросил Баштовой, взъерошивая свои белокурые волосы.

Звенягин, старательно размешивая сахар в стакане чая, ответил не сразу.

— К тому идет, — протянул он. — На Тамани доколачивают немцев, на Крым надо выходить, а то и так наш левый — черноморский фланг что‑то отстал. Армия к Днепру вышла. Долго казенный харч зря нам переводить нельзя… Ну, ладно, Иван. Ты видишь, как мы самоварчик сообразили с Татьяной? Сами ставили. Поет, как Лемешев. Ходим к тебе и завидуем, Ваня. Ты же человек необыкновенный.

— Действительно, такое отмочишь…

— Ты счастье на войне нашел, жизнь. Многие теряют сейчас и счастье, и жизнь, и уверенность, а ты находишь. — Звенягин повернулся к Курасову, попрежнему сидевшему молчаливо возле Тани. — Учись, парень, У Баштовых правильной жизни.

— Учусь, Павел Михайлович.

— Врешь, не учишься.

— А вы, Павел Михайлович?

— А что я? — Звенягин засмеялся, его узкое смуглое лицо сразу стало очень юным, живые черные глаза заблестели. Потом он сразу посерьезнел, и в хмури его строго очерченных бровей появилась озабоченность. — Вот мне тоже одна нравится. Тамара есть такая; на Тамани она сейчас. Красивая, ничего не скажешь.