Огненная земля

…Батраков приложился к фляге, сунутой ему Горба- нем. Водка обожгла горло. Он хотел обругать ординарца, но отхлебнул еще и почувствовал, как возвращается к нему спокойствие; озноб, охвативший его тело, прошел, и пальцы, в которых он не мог удержать карандаша, теперь свободно повиновались ему.

Он записал в блокнот, ставший отныне журналом бое- вый действий: «После сорокапятиминутной артиллерийской и минометной подготовки в десять ноль–ноль противник силою до двух батальонов пехоты и моряков портовых команд при поддержке одиннадцати танков и двух самоходных орудий «Фердинанд» перешел в третью атаку против позиций батальона. Подпущенный на близкое расстояние, был встречен губительным огнем и откатился, потеряв два танка и много живой силы. Лейтенант Шумский попрежнему героически удерживал высоту 47.7. Краснофлотец Зубковский из роты ПТР в тяжелый момент, когда неприятельский танк угрожал командному пункту, бросился на танк с гранатами и подбил его…»

Матросы бросили свои стеганки на дно траншей, и Зубковский лежал на них, прикрыв глаза, бледный от потери крови, с руками, сжатыми в кулаки, в изорванном чуть ли не на ленточки обмундировании. Бескозырку с потускневшим названием корабля держал в руках дядя Петро, с состраданием смотревший, как неопытные руки Шулика и Брызгалова перевязывали раздробленную ноту Зубковского. Его должны были перенести в госпиталь. Тут же, с самодельными носилками, присев на корточки, поджидали краснофлотцы. Батраков приблизился к раненому и, наклонившись над ним, что‑то тихо сказал. Краснофлотцы возле носилок прислушались, но ничего не расслышали. Комиссар поднялся и кивком головы приказал нести. Дядя Петро бережно опустил бескозырку на грудь раненого и снял шапку.

— Чего прощаешься, — строго сказал Шулик, — жив будет. Героя как никак заработал…

Зубковского подняли и бережно понесли четыре человека, процессии уступали дорогу, прижимаясь к стенкам, и везде по траншее с уважением и товарищеской гордостью повторяли имя героя.

…Четвертую атаку погасили штурмовики, налетевшие с Тамани. Один из самолетов сбросил вымпел контр–адмирала: «Доложить обстановку и непременно держаться до подхода резервов». Горбань снова побежал на КП дивизии.

Батраков вызвал к себе Линника и Курилова, чтобы выяснить, как держатся моряки на остальных участках. Линник сообщил, что моряки сражаются храбро.

— Сказать о нашем моряке, что он сражается храбро, это все равно, что сказать о человеке, что у него две ноги, — сказал Батраков, несколько смущаясь, так как сам вычитал где‑то подобное изречение.

— Держатся, — добавил Линник.

— Продержатся до вечера?

— До вечера? — Линник поднял глаза на замполита, потом перевел их на солнце, стоявшее в зените. — До вечера удержатся. А вообще будут стоять до смерти.

— Понятно, — раздумчиво произнес Батраков. — А тебе, Курилов, придется принимать штаб. Баштового, сам знаешь, нет, Плескачева нет. Тут кой–каких связистов с катера сняли, собери. Ночью, чтобы были телефоны, а то без проволоки, как без рук, гоняю Сашку, скоро ноги парень отмотает.

— Есть, товарищ капитан.

— Если к ночи отобьемся, — а отбиться должны — такой приказ, устраивай ком пункт и орудуй.

— Здесь, что ли? — Курилов осмотрелся вокруг невеселыми глазами.

— Вижу, неопытный ты человек, — ласково укорил Батраков, — по–моему надо будет обосноваться пока у маяка. Там, Сашка говорил, имеются подвалы, домишки и строения из камня. Займись погребением убитых. Обязательно нужно убитых хоронить и могилы замечать. Составь такую памятку себе. Раненых из окопов переведешь. А то здесь они только мешают и настроение портят. Доктор, кажется, утонул, так что свяжешься с армейцами, помогут. Сестры почти все на том берегу… В общем действуй и обживай крымскую землю.

Линник и Курилов ушли. Немцы обстреливали плацдарм по всей площади. Стреляли дальнобойные батареи от крепости и горы Митридат.

Моряки вскрывали консервы, обедали. Воду приносили из колодца. Вода была горько–соленая и плохо утоляла жажду. Немцы пристреляли колодцы. Обживать плацдарм приходилось не так‑то легко. Батраков погрыз сухарь, припасенный в полевой сумке, и, прикрыв глаза, принялся восстанавливать в памяти подробности высадки. Он приводил в порядок впечатления прошедшей ночи и хотя времени прошло очень мало, но ему казалось, что все произошло очень и очень давно.