Огненное сердце

– Рада знакомству.

Чарльз видел, что она так же «рада», как и в первую их встречу.

– Прошу садиться. – Графиня указала на свободное место у стола, где чай был уже сервирован на три персоны.

Герцог подумал, что лучше оказаться среди гадюк, чем пить чай в таком обществе. Однако у него есть цель, он не отступит из-за неожиданных изменений.

Поблагодарив, Чарльз опустился в изящное розовое кресло, расположенное напротив дам.

– Вы изменили отделку стен. – Он оглядел шафранового цвета ткань с порхающими птицами.

– Да, несколько лет назад. Прошло немало времени с тех пор, как вы в последний раз почтили нас визитом. Чаю?

Графиня была сама вежливость и благородство.

– Да, благодарю. Покрепче, пожалуйста.

Улучив момент, когда мать отвлеклась, Чарльз взглянул на дочь. Глаза ее блестели, щеки пылали негодующим румянцем, она изо всех сил пыталась скрыть терзавшие ее чувства.

– Простите, – едва слышно прошептал Чарльз.

Элеонора отвернулась.

– Прошу… – Графиня протягивала ему чашку.

Герцогу хотелось верить, что в ней нет яда.

– Благодарю. У вас всегда самый лучший чай.

– Вы мне льстите.

Она вовсе не выглядела польщенной. Похоже, они оба мечтали оказаться в любом другом месте, только не здесь, в этой гостиной.

– Полагаю, вы появились не без причины.

Надо спросить о дневниках. Задать один вопрос и покончить с терзаниями. Ведь он пришел именно за ними. Плотно сжатые губы леди Элеоноры и ее нежелание смотреть в его сторону доказывали, что она сильно гневается. Если он заговорит о дневниках, она разозлится еще больше.

Графиня подхватила щипчиками кусочек сахара и вопросительно приподняла бровь.

В душе Чарльз проклинал создавшуюся ситуацию. Ему сей же момент надо было решить: сохранить отношения с Элеонорой или получить то, за чем пришел.

Чарльз взял чашку и посмотрел на поднимающийся пар.

– Я намереваюсь ухаживать за вашей дочерью и пришел получить одобрение.

Кусочек сахара плюхнулся в чашку. Графиня явно была потрясена.

– Вы, разумеется, шутите?

Кожу шеи стало покалывать. Чарльз решил, что причина в пристальном взгляде Элеоноры. Он рискнул повернуться и увидел на ее лице не удовольствие или радость, а выражение полнейшей растерянности.

Чарльз едва не скривился от досады. Какого черта она не пошла к модистке?

– Вовсе нет, – ответил Чарльз.

– Я даже не знала, что вас представили. – Графиня принялась уверенно помешивать чай, очевидно придя в себя. – Вы сын герцога Сомерсвилла и член Клуба путешественников, а я читала записи и отлично знаю, чем они занимались. – На лице появилась гримаса осуждения. – Мне хорошо известно, что вы путешествуете, как и ваш отец, и, поверьте, я никогда не позволю вам ухаживать за моей дочерью.

Сердце Чарльза бешено забилось. Читала записи о поездках? Значит, дневники у нее.

Графиня раскраснелась и поджала губы, явно боясь сказать лишнее.

– Это все, лорд Сомерсвилл? – спросила она после короткой паузы. Впервые его титул звучал как оскорбление.

– Да, пожалуй. – Он поставил чашку с нетронутым чаем на стол и встал. – Благодарю, что уделили мне время, леди Вестикс. – Он осмелился взглянуть на дочь, сидевшую с непроницаемым выражением лица. – Леди Элеонора. – И поклонился им обеим.

– Хорошего дня, лорд Сомерсвилл. – Графиня отвернулась к окну и принялась с видом огромного облегчения разглядывать сад.

Чарльз почти бегом покинул Вестикс-плейс, задержавшись на пару секунд, чтобы принять у лакея пальто и цилиндр, хотя их тоже готов был оставить, не желая задерживаться ни на минуту. Столкнувшись с таким приемом, он вынужден был признать, что первоначальный план – действовать через леди Элеонору – мог с большей вероятностью привести его к цели. Оставалось надеяться, что она не оттолкнет его из-за лжи и неожиданного предложения об ухаживании. Более всего Чарльза беспокоило, что своими действиями он мог причинить ей боль.

После получасового бушевания графини и нескольких лишних кусков кекса Элеонора удалилась в свою комнату. Она справилась с шоком, но не с гневом. Как посмел лорд Чарльз – герцог Сомерсвилл – поставить ее в такое положение?

Ей пришлось солгать матери, чтобы выгородить Лотти, явно не имевшую к этой лжи никакого отношения. Элеоноре была невыносима мысль, что гнев графини падет на несчастную женщину из-за лживости ее друга-герцога. Непонятным оставалось лишь, почему он просил разрешения ухаживать за ней? Почему не дождался бала, где мог быть представленным по всем правилам и потом оказывать знаки внимания?

Эта мысль не давала Элеоноре покоя.

Она представляла, как хорошо они бы смотрелись вместе на маскараде – она в сверкающем платье, он в костюме какого-то плута или сорванца. В нем он был бы невероятно красив. Они бы кружились по залу в танце, смеялись и говорили, говорили…

Красивая мечта. Возможно, глупая.

Неприятная мысль прокралась в голову. Она ведь говорила при лорде Чарльзе, что собирается днем к модистке. Неуместно являться в это время с предложением об ухаживании. Поразмыслив, Элеонора вспомнила, каким удивленным было его лицо, когда он увидел ее рядом с матерью. Он не ожидал, что она будет дома.