– Пассажиров будет двое, – перебил его мальчик-конюх, повторяя данные ему инструкции. – Как вы сказали. Дама и молодой господин. Их необходимо проводить до Пеш-Давида, где их будет ждать вторая повозка, которая отвезет их в Каркасон.
– Не оставляй их. Будь с ними, пока не препоручишь с рук на руки второму провожатому. И еще. Из города повезешь их по крытому мосту. Ни в коем случае не через Вильневские ворота.
Пит отдавал себе отчет в том, что ему следует быть более осмотрительным в том, что он говорит, но, если в девять часов вечера войска Конде и впрямь должны были предпринять попытку войти в город через Вильневские ворота, он хотел быть совершенно уверен, что Мину не окажется где-нибудь поблизости.
Глаза парня подозрительно сузились.
– Крытый мост – это обычный маршрут из города на юг. Ради моей собственной безопасности, скажите, есть какие-то особые причины держаться сегодня вечером подальше от Вильневских ворот?
– Это частное дело, – поспешно произнес Пит, досадуя на себя за то, что так плохо справляется с разговором. Он с трудом соображал. – Семейные разногласия. В квартале Вильнев живет один родственник-католик, который может устроить неприятности.
– В этой затее нет ничего противозаконного?
– Ни капли, – отозвался Пит делано небрежным тоном. – Семейная ссора, ничего более. – Он вложил в руку мальчишки еще одну монетку. – По возвращении получишь еще такую же.
Пит боялся, что конюх может струсить, но было уже слишком поздно искать кого-то другого ему на замену. На душе у него, когда он в лучах вечернего солнца шел обратно, было неспокойно.
Пит считал ошибкой попытку взять город, в особенности теперь, когда план перенесли на неделю вперед из опасения, что их заговор раскроют. Как и сказал Кромптон, католики превосходили их численностью в десять раз, и это было еще несколько недель тому назад. Он не питал иллюзий относительно того, что жители Тулузы услышат их призыв к оружию и встанут на защиту своих соседей-гугенотов. Больше всего Пит сейчас жалел о том, что не может лично отвезти Мину в безопасное место. Ничего не хотелось ему отчаяннее, чем этого. Но он понимал, что это невозможно. Прав он или нет, но его долг сейчас – находиться рядом с товарищами. Сегодня вечером он будет сражаться плечом к плечу с ними.
И дай-то Бог, чтобы они все не полегли на поле боя.
Погруженный глубоко в свои мысли, Пит открыл дверь своего жилища и принялся тихо подниматься по ступенькам. Потом, повинуясь какому-то шестому чувству, остановился на второй лестничной площадке. Что-то было не так, что-то изменилось.
Он отступил обратно в темноту и осторожно вытащил свою шпагу. Может, это Маккон поджидал его в комнате? Да нет, едва ли. Джаспер услышал бы его шаги и подал голос.
И тут на Пита еле уловимо повеяло уже почти забытым, но очень знакомым ароматом – маслом, которым Видаль умащивал свои волосы. Видаль. Ну конечно. Но зачем он пришел?
Пит попытался не дать сентиментальности одержать над ним верх. Там, за дверью, был Видаль, он знал это. Видаль, его бывший друг, который опоил его и выставил перед всеми убийцей, по которому плачет виселица. Кого еще он привел с собой?
Но что, если Видаль был единственным среди его товарищей, кто, несмотря на то что времени был уже одиннадцатый час, хотел остановить кровопролитный конфликт?
Вместо того чтобы повернуть обратно, Пит обнаружил, что идет по направлению к своей комнате, не в силах сопротивляться желанию в последний раз увидеть Видаля. Он протянул левую руку и медленно открыл дверь.
Там в своей алой сутане посреди комнаты в кресле сидел Видаль. Похоже, он пришел один и без оружия. Пит поколебался, потом все же убрал свою шпагу в ножны.
– Что ты здесь делаешь, Видаль? – спросил он, и в его голосе против воли послышалась надежда.
– Хватайте его! – произнес тот вместо ответа.
И стражники, притаившиеся в слепом пятне у косяка, набросились на Пита.
– Что вы делаете? – проскулила Риксенда, когда Сесиль Нубель вернулась в кухню с саквояжем в руках. – Вы уезжаете?
– Наполни оловянную флягу, Риксенда, – велела пожилая женщина, – ту, с крышкой, которая не течет. Элем, не вином. И заверни мне с собой остатки хлеба и козьего сыра. – По ее спокойному голосу никто не догадался бы, какая буря эмоций ее одолевает. – И свежий корень солодки – весь, что есть. На юге его найти может быть затруднительно.
– Ну, удалось вам что-нибудь разведать в епископском дворце? – спросила Риксенда, выпустив вопрос в воздух, как стрелу. После того как она представила мадам Нубель своей кузине, та плотно закрыла дверь, так что их разговора Риксенда не слышала. – Кто-нибудь что-нибудь знает об их гостье, откуда она приехала? Кто-нибудь согласился с вами поговорить? А что сам епископ? Моя кузина говорит, последние две недели ему нездоровится, и…
– Риксенда, умолкни.
Страдальческие глаза служанки наполнились слезами.
– Простите, я не хотела распускать язык, я просто…
Сесиль положила руки девушке на плечи: