Огненный дождь

Сотня дружинная садилась на коней – в спешке, ибо сотня ратная, городовая, уже резалась и звон булата о булат слышен был отчётливо.

-Поспешай, браты! – торопили конники друг друга. – Там – бой!

Ну, сели. Сотник Ярослав, оглянувшись, вновь убедился – Перун пока оберегал его дружину. Почти восемь десятков в седле – это много и сила это – огромная. Правда, чтобы против четырёх сотен выйти – маловато…

-Вперёд! – заорал он, вздымая к чёрному ночному небу секиру. – Постоим за Рода!

-Слава! – откликнулась сотня и копыта застоявшихся за день коней звонко ударили в камни мостовой. Лихо взяли, с ходу перейдя на намёт, вымахали за засеку…

Ратная сотня Нелюба своё дело сделала честно. Их, разумеется, смяли. Не могли не смять, когда соотношение: четыре к одному. И многие погибли почти сразу… Но каждый из них кого-нито, а забрал в Вирий. Площадь покрыта была телами людей и коней, а оставшиеся в живых ратники сражались отчаянно. Разорванная на части сотня являла собой сейчас единственную серьёзную преграду на пути базиликанцев. И те, хоть и было их куда больше, ничего с этим препятствием поделать не могли. Да впрочем, на узком пространстве и дружинники Ярослава не шибко больше сделали бы. К тому же – дома вокруг. Засевшие в окраинных домах два дружинных десятка давно уже израсходовали все стрелы, но – десятников Ярослав отбирал с разумением – из окон летел настоящий град снарядов. А что многие из них в воинском деле никогда прежде не применялись, так и не очень-то важно. Зато когда сундучок с драгоценными каменьями – дома были богатые и жили в них люди богатые – рушится тебе на голову, не убережёт даже булатный шлем. Шея не выдержит…

Впрочем, как бы ни сражались ратники Нелюба Чернеца, их стойкости должен был прийти коней. И он пришёл – но как раз в это время на площадь выплеснулась сотня Ярослава. Вернее, те десятки, что остались в ней после выделения двадцати воинов в заставу. Хватило как раз для того, чтобы завязать встречную сшибку и на некоторое время задержать базиликанцев.

Потом, отбиваясь от трёх насевших на него вражеских конников, Ярослав в отчаянии увидел – уходят! Сотня или чуть больше базиликанцев не стала задерживаться и добивать уцелевших противников или ввязываться в жестокий и без определённого исхода бой с воинами Ярослава. Она – уходила! А остающиеся самоотверженно и умело перекрывали дорогу застрявшим дружинникам… Гнилой череп базиликанца хрупнул под секирой – вместе с шлемом, как спелый арбуз. Глухо рыча, Ярослав вспорол живот другому и против него вновь – уже второй раз за бой – остался только один соперник. То есть, уже не соперник – Ждан не думая долго, всадил ему в спину сулицу. Не двобой сейчас, так и не до честных схваток! Можно в спину подло ударить, можно втроём на одного навалиться…

-Ждан, они уходят! – проорал Ярослав, привстав в стременах.

-А мы что можем? – оскалился тот зло. – Завязли, сотник!

-Надо, Ждан! – одним коротким броском отправляя последний метательный нож в распахнутый в ужасе рот катафракта, процедил Ярослав. – Где там Яросвет?!

-Занят! – ответил за десятника кто-то из воинов. – Его там пятеро бьют… у стенки!

Воин тут же и погиб, не уследив за всеми сторонами света, но то, что не указал место, где погибал Яросвет, значения уже не имело. Только вокруг Яросвета могла быть такая замятня. Ярослав пустил коня туда, но оказалось – долго. Тяжёлый владенской жеребец совершенно не приспособлен был к бою на узких улочках. Ну, и довольно быстро Ярослав застрял всерьёз. Вокруг – почти сплошь враги, своих – никого. На него насели со всех сторон и трижды или четырежды лишь кольчуга уберегала от гибели. Один раз и она не удержала – кольца на миг разошлись и туда, обжёгши рёбра холодом булата, вошло остриё копья. Не слишком глубоко, да и кто-то из дружинников всё же пришёл на помощь, обрубил копьё раньше, чем его успели загнать глубоко, под самое сердце.

Ярослав медленно лёг на гриву, было больно и обидно. Непривычно было – допрежь его не ранили ни единого разу. Вот так – серьёзно. Темнело в глазах, пальцы норовили разжаться и выпустить секиру – приходилось прилагать все силы, чтобы этого не случилось. Впрочем, даже если он и не выпустил секиру, поднять её сил уже не осталось. Да и желание сражаться, обычно переполнявшее, куда-то ушло и сотник вяло, без интереса, следил за тем, как на него наезжают сразу двое. Оба злые, с длинными иззубренными мечами в руках. А потом у обоих в глазах – у одного в левом, у другого – в правом расцвели белые цветы. Ах, нет. Это же не цветы, это – оперения стрел! Рядом жарко дохнул чесноком и пивом Добран:

-Живой, сотник? Держись…

Да он и держался. Сколько мог. Но когда уже снимали с коня, железным нерушимым кольцом окружив командира, острая боль пронзила бок. Кажется, он сомлел…