Когда свет упал на лицо барина, Антип перепугался — на него глядели широко открытые глаза. Колпак на голове съехал в сторону, седые бакенбарды топорщились на щеках. Глаза ничего не выражали, они были пусты, чудилось, холод объял их. «Да он умер, — подумалось Антипу. — Лежал, лежал и умер».
Антип поставил фонарь на пол, переложил выдергу в левую руку и открыл ящик стола. В нём лежали ножички, пилки, какие-то крохотные инструменты, значения которых Антип не знал, но грамоты не было. Он выдвинул второй ящик, но, кроме безделушек и курительной трубки, там тоже ничего не было. Третий ящичек не открывался. Ключ упал от сотрясения, и Антипу пришлось искать его на полу. Шаря по половицам, он коснулся чего-то такого, отчего мурашки пошли по телу, он чуть было не закричал. Он почувствовал, как поручик положил ему руку на голову. Но оказалось, что это безжизненная рука барина соскользнула с груди и бессильно свешивалась, чуть ли не касаясь пола.
Уняв готовое выскочить из груди суматошное сердце, Антип стал открывать замок ящика. Рука дрожала. Сколько он не вращал ключ в разные стороны, замок будто заело. И сломать его было нечем. Он вспомнил про нож.
Просунув его в щель между ящиком и столом, он сильно нажал. Что-то хрустнуло, и ящик свободно выдвинулся. Антип поднял фонарь. В ящике сверху в большом конверте лежали какие-то документы на гербовой бумаге, а под ними небольшой свиток из плотной бумаги или кожи. Был он не белым, а коричневым. Трясущимися руками он развернул его, увидел старорусские буквы, чернеющие на светло-коричневом фоне. С трудом, где мог, разобрал: «И се яз… слово свое и тоя рухледь, сиречь сундук…» Дальше он не стал читать, подумав, что нашёл то, что искал.
Спрятав свиток на груди, хотел уйти, но услышал невнятное бормотание барина. Он поднёс фонарь к кровати. Глаза поручика были открыты, а на лице застыла маска — не смерти, не страха, а маска дьявольского смеха, беззвучного, а потому ещё более страшного.
Он смеялся над Антипом.
Не помня себя от ужаса, Антип бросился в коридор. Ему чудилось, что двери и окна господского дома враз раскрылись с большим шумом, стряхивая многолетнюю пыль на пол, и за ним гнался гомерический хохот мёртвого барина, сотрясая дом от верха до основания:
— Бери, бери грамотку. Она твоя…
Очутившись в саду, Антип перевёл дыхание и опрометью, прижимая к груди свиток, побежал прочь от усадьбы, не помня себя от ужаса. В овраге потерял выдергу, но не стал искать.
Добравшись до дуба, весь дрожа и в холодной испарине, разворошил листья и положил под корни фонарь. Скинул с себя мешок и запихнул туда же. Забросав тайник листьями, немного опомнился и перевёл дыхание. Только когда продрог, что зуб на зуб не попадал, Антип окончательно пришёл в себя. Небо на востоке серело. Он запихнул грамоту поглубже за пазуху и побежал к лесу.
Часть четвёртая
ЛИХОВА ПОЛЯНА
Глава первая
Болотный старец
Антип отталкивался от дна веслом и поглядывал изредка на жену Василису, сидевшую на корме в тёплом платке, закутавшем ей голову, плечи и грудь. Открытой была лишь нижняя часть лица. Её бил озноб. Антип видел, как тряслись плечи, как она сжималась под платком и исхудавшей незагорелой белой рукой натягивала платок на грудь. Лодка, повинуясь толчкам, медленно плыла вдоль берега по мелководью, обходя заросли осоки, высокой узловатой травы наподобие камыша, раздвигая широкие листья кубышек.
— Потерпи, — говорил Антип жене. — Скоро доберёмся до места.
— Скорей бы… А то у меня зуб на зуб не попадает.
— Это от воды холодит. А так-то тепло. Вон какое солнышко яркое…
— Зябко мне…
— Протяни руку, возьми в ногах душегрейку, укройся.
Василиса нагнулась, подняла лежавшую в ногах овчинную душегрейку, прижала к груди, зарывши лицо в тёплый мех. Потом подняла голову. Спросила:
— А старец этот поможет?
Глаза её с надеждой взглянули на мужа.
— Должен помочь. Говорят, он знатный знахарь, не таких вылечивал.