Огненный трон

– Гипотетически я могу это представить, – сказал Уолт.

– И если бы эта девочка одна не знала, что со мною, а ее бы это серьезно волновало… наверное, она бы очень обиделась на мою скрытность. И она бы гипотетически задушила тебя… то есть меня. Гипотетически.

Уолт слегка улыбнулся. Не могу сказать, чтобы от его взгляда я таяла… это все-таки не Анубис… но мне нравилось его лицо. Он совсем не был похож на моего отца, но в нем ощущалась та же сила и неуклюжее обаяние. Что-то такое, от чего становится легче и чувствуешь себя чуточку увереннее.

– Мне трудно об этом говорить, – признался Уолт. – Я вовсе не хотел ничего от тебя скрывать.

– К счастью, еще не поздно рассказать.

Наши верблюды тащились вперед. Катрина пыталась не то поцеловать Гинденбурга, не то плюнуть в него, а он в ответ пукал. Отвратительный звуковой фон для беседы.

Я молчала и ждала. Не скажет – больше приставать не буду. Но Уолт все-таки заговорил:

– Я думаю, это как-то связано с кровью фараонов. В семье Кейн соединились две линии правителей – Нармера и Рамзеса Великого.

– Мне так говорили. И Сейди Великая тоже имеет к этому отношение.

Уолт молчал. Наверное, мысленно вообразил меня правительницей. Сама понимаю: зрелище довольно пугающее.

– Моя линия, – сказал он наконец и снова умолк. – Скажи, ты много знаешь об Эхнатоне?

– Почти ничего не знаю. Слышала, он был фараоном. Вроде даже египетским.

Уолт засмеялся. Уже лучше. Если я не дам ему соскользнуть в серьезность, есть вероятность, что он мне все-таки расскажет.

– Ладно, уже неплохо, – сказал он. – Так вот: Эхнатон был знаменит тем, что решил избавиться от всех старых богов и поклоняться лишь Атону. То есть солнцу.

– Да… теперь вспоминаю.

Это что же: разделившись с Картером, я получила в спутники почти точную его копию? Неужели еще один «ботаник», повернутый на Древнем Египте?

– Слушай, я кое-что вспомнила. Этот фараон перенес столицу.

Уолт кивнул.

– Эхнатон построил новый город в Амарне. Странный он был тип. Но ему первому пришла в голову мысль, что от старых богов один лишь вред. Он пытался запретить поклонение им, разрушал их храмы. Эхнатон хотел поклоняться только единственному богу, однако сделал весьма странный выбор. Он выбрал солнце. Не бога солнца Ра, а именно солнечный диск, Атон. Естественно, жрецы и маги старых богов, особенно жрецы Амона-Ра…

– Это одно из имен Ра? – догадалась я.

– Более или менее, – ответил Уолт. – Жрецы Амона-Ра вовсе не были счастливы от реформ Эхнатона. После его смерти они осквернили все статуи Эхнатона и постарались соскрести или сбить имя фараона со всех памятников и вообще отовсюду. Амарна пришла в полное запустение. Египет вернулся к своим старым богам.

Интересно. Значит, Искандар был не первым, кто запретил обращаться к старым богам. И Эхнатон опередил его на тысячи лет.

– Надо понимать, Эхнатон был твоим прапрапредком? – спросила я.

Уолт намотал на руку поводья Гинденбурга.

– Да. Я – один из потомков Эхнатона. У нас, как и у потомков других линий фараонов, есть склонность к магии. Но есть и… проблемы. Наверное, ты уже догадалась, что боги тоже не слишком жаловали Эхнатона. Его сын Тутанхамон…

– Фараон Тут? – воскликнула я. – Ты связан с Тутом?

– К сожалению, – вздохнул Уолт. – Тутанхамон был первым, кто пострадал от проклятия. Он умер в девятнадцать лет. И ему еще повезло.

– Постой. Что за проклятие?

Стоило мне спросить, и Катрина с визгом затормозила. Только не говорите, что с визгом тормозят машины, а не верблюды. Моя верблюдица достигла вершины большого песчаного холма, и песок под ее копытами скрипел точь-в-точь как автомобильные тормоза. Гинденбург тоже остановился, но «поддал газу».

Я взглянула вниз. Вдалеке виднелись зеленые поля и пальмы. Если бы не они, все это было бы похоже на лондонский парк. В воздухе проносились птицы. Сверкала вода в озерах. Я заметила несколько хижин, разбросанных в разных местах оазиса. Над их крышами поднимались струйки дыма. У меня даже глаза заболели от обилия красок. Возникло ощущение, словно я вышла из темного кинозала на ярко освещенную улицу.

Представляю, какие чувства возникали у древних путешественников, когда после многих дней утомительных странствий по пустыне им попадался оазис. Неужели впереди нас ждал райский уголок?

Верблюды, даже магические, лишены чувства прекрасного. Гинденбург и Катрина смотрели не на красоты оазиса, а на цепочку следов, тянущихся снизу. Эти следы оставлял поднимавшийся к нам кот. Мне показалось, что он был сильно не в настроении.

– Наконец-то, – произнес кот.

Я слезла с Катрины и вперилась глазами в кота. Меня не удивляли говорящие коты. Я видела штучки и поудивительнее. Кот говорил знакомым голосом.

– Баст! – воскликнула я. – Что ты делаешь внутри этого…

Кот встал на задние лапы и вытянул передние.

– Ты хотела сказать, внутри этого египетского мау? Посмотри, какой красавец. Пятнистый, будто леопард, голубоватая шерсть.

– Только мне кажется, что этого красавца крутили в блендере! – выпалила я.