Огненный волк

Чародей встал перед очагом, поднял руки ладонями вперед, застыл, как изваяние, шепнул несколько слов — и весь столб легкого дыма пополз к лежанке, овевая спящую княгиню. Добровзора беспокойно заворочалась во сне, Неизмир испугался, что она сейчас проснется. Двоеум вынул из другого мешочка тонкую сухую веточку, поджег ее кончик и стал водить вокруг лица княгини. С горящего кончика ветки тянулся плотный белый дымок, в горнице запахло какими-то далекими краями. Княгиня вдыхала глубоко, словно ей не хватало воздуха, а Двоеум шептал что-то, внимательно вглядываясь в ее лицо.

Потом чародей развязал еще один, самый маленький мешочек, и в ладони его что-то ярко блеснуло. Искра чистого света уколола глаза Неизмира, он зажмурился. В ладони Двоеума лежал крупный, с перепелиное яйцо, прозрачный камень, как огромная капля росы, свет очага играл в его гранях всеми цветами — зеленым, голубым, золотым, красно-оранжевым.

— Сей камень не простой. — Двоеум оглянулся к Неизмиру. — Зовут его — Слеза Берегини. Он взору силу дает волшебную.

Склонившись над Добровзорой, чародей осторожно положил камень ей на грудь. В горнице стало тихо, слышалось только глубокое и ровное дыхание княгини. Двоеум не сводил с ее лица пристального взгляда, Неизмира била дрожь. И вдруг княгиня заговорила.

— Мой волчонок! — произнесла она, и голос ее был ровен, почти равнодушен, только где-то в глубине его проскакивали искры любви и волнения, словно придавленные непосильной тяжестью. — Как далеко ты ушел от меня! Сколько лесов, сколько полей, рек и болот прошел ты! Зачем ты здесь, в этом дремучем лесу? Зачем эти страшные оборотни с волчьими мордами окружили тебя? Я вижу, как они кланяются тебе, как они заглядывают тебе в глаза, ловят каждое слово, но зачем ты с ними? Они чужие тебе. Твой род — не от них, и твоя судьба — не с ними. Ты забыл землю своих предков, ты забыл город, где впервые увидел свет. Ты забыл твою мать. Оставь этот волчий народ, возвращайся домой. Твоя мать ждет тебя.

Князь и чародей напряженно ждали продолжения, но княгиня замолчала. Двоеум осторожно снял с ее груди Слезу Берегини — прежде холодней росы, теперь этот камень стал горячим, как капля крови.

— Все, — одними губами шепнул чародей Неизмиру и бровями показал ему на дверь.

— Что она наговорила! — в раздражении прошипел Неизмир, когда они вышли в верхние сени. На него пахнуло дыханием иного мира, и он не мог сдержать дрожи.

— Она сказала то, что ты хотел услышать, — ответил чародей, бережно пряча Слезу Берегини. — Ее сын — вожак личивинов. Это о нем тебе рассказали купцы. Теперь ты знаешь.

— И что же мне делать? — прошептал Неизмир. На него вдруг накатилась страшная слабость. Именно этого он ожидал, но теперь был так убит вестью чародея, словно дикое войско уже бесновалось под стенами Чуробора и требовало его голову.

— Зачем меня спрашиваешь? — Двоеум на миг поднял на него глаза, и они как-то нехорошо блеснули в свете факела на стене. — Спроси у бояр, у воевод, у кметей. Спроси у своего сердца.

Ничего не ответив чародею, Неизмир пошел к своей опочивальне.

В темных сенях вдруг завозилось что-то большое и мохнатое; Неизмира прошиб холодный пот.

— Волк! — простонал смутно знакомый голос.

Князь прижался к стене, судорожно стиснув рукоять ножа на поясе, желая позвать кого-нибудь и не в силах шевельнуть губами.

— Красные глаза горят. Жгут! Ой как горячо! — в тоске и боли тянул голос, и Неизмир вдруг сообразил, что это Толкуша.

От страшного облегчения у него ослабели ноги, и он сел на что-то в темноте, кажется, на бочку.

Безумная девка выползла из угла, помотала нечесаными волосами.

— Ой, матушка, укрой меня! — тоскливо заныла она, не видя никого и ничего вокруг. — Он идет сожрать меня! Ой как горячо!

Князь шевельнулся. Толкуша взвизгнула, будто коснулась раскаленного угля, метнулась в темный угол и завозилась там, попискивая, как животное.

Дрожащей рукой вытирая мокрый лоб, Неизмир торопливо пошел к себе. Безумная девка вдруг показалась ему зримым образом его собственной души, готовой завыть от давящего страха.

Румянка проснулась, как от толчка, подняла голову, села, оглядела опочивальню. В очаге ярко горел огонь, в воздухе висел незнакомый сладковатый запах, приятный и смутно тревожный. Чувствовалось чье-то недавнее присутствие. Недоуменно потирая щеки, Румянка посидела, потом вдруг вскочила, отодвинула заслонку с окошка, постояла, жадно вдыхая свежий воздух ранней осени, тонко пахнущий первой сыростью и прелой листвой.