Огни рампы. Мир «Огней рампы»

Возможно, одним из источников этих историй про акробатов послужили детские воспоминания Зармо, который как-то раз делился ими с репортером “Эры”: “Замесу был очень строгим учителем и навязывал нам суровую дисциплину, иногда подкрепляя ее кнутом. Но мальчики все равно любили его и очень горевали, когда он умер…” Братья Зармо, Гектор и Лорейн, продолжавшие выступать с комедийным акробатическим представлением “Самые удивительные карусели в мире” и получавшие ангажементы в “Альгамбре” и “Хрустальном дворце”, высказывались об этом более осторожно. Когда корреспондент “Эры” спросил их в 1891 году, жестоко ли обращаются наставники с юными акробатами, они ответили: “Вовсе не обязательно и не повсеместно… хотя, конечно же, изредка попадается особенно жестокий человек и среди тренеров, как бывает и в любой другой профессии”.

Как мы еще увидим, Чаплин, похоже, был очень хорошо знаком с историей и деятельностью театра “Эмпайр”, хотя сам никогда там не выступал. Возможно, знал он и о том, что в 1894 году, обосновывая свое мнение, что театру следует отказать в продлении лицензии, миссис Лора Ормистон Чант рассказывала об одном чрезвычайно возмутившем ее номере, который пользовался в ту пору огромной популярностью. Это был номер семьи Шафферов[98]

,

труппы акробатов, в числе которых есть совсем маленькая девочка, лет, наверное, десяти. Обращение, какому она подвергается со стороны других акробатов, вызывало у миссис Чант безмерное и гневное негодование. Девочка стояла на голове, раскинув ноги в стороны; мужчины хватали ее за пятки, крутили ее в воздухе и “подбрасывали над сценой”. Как рассказывала позднее миссис Чант Театральному комитету, такое обращение, по ее мнению, “идет вразрез с приличиями, с чувством справедливости и даже с самим понятием обыкновенной доброты”[99]

.

Эта труппа пользовалась невероятным успехом и постоянно гастролировала, так что вполне вероятно, что “Восемь ланкаширских парней” время от времени сами сталкивались с ними, попадая в одну программу. Конечно же, реальный мистер Шаффер обнаруживал сильное семейное сходство с вымышленными Ганольфом, Фрейлером и Бергманом. Корреспондент “Эры”, бравший интервью у директора труппы у него дома, в квартире, выходившей окнами на Лестер-сквер, счел его весьма обаятельным человеком. Непрерывно попыхивая сигарой в пенковом мундштуке, он с гордостью показывал журналисту свой “пугающий запас пистолетов и винтовок… Мистер Шаффер, наверное, очень любит стрелять по яблокам, кладя их на головы маленьких ангелочков…” Журналист с удовольствием воспроизводил речь венгра, говорившего по-английски пусть и неуверенно, зато очень энергично:

Все, что я показываю в “Эмпайр”, – вы увидите, что я показываю в двадцать раз больше, если окажете мне честь и посетите мое представление на континенте. Здесь мне не разрешают ничего делать – совсем ничего. Зачем в “Эмпайр” столько людей, если есть я? Не понимаю. Я выхожу на сцену всего на минуту, а потому я ухожу, чтобы тут плясали собачки или еще что-нибудь в этом роде. Ведь я мог бы давать хорошее развлечение – на целый вечер! Так я и делаю на континенте. По-моему, очень жалко тратить столько денег на всех этих других артистов, когда есть труппа Шафферов, правда? Вы мне хорошо платите здесь, в Англии. Поэтому я сюда и приезжаю. Но вы мне не даете заработать столько денег, сколько я заслуживаю! Я же артист – да-да, и я жажду славы. А те люди, которые видели меня на континенте, увидят меня здесь и скажут: “Нет, это не наш Шаффер. Фу!”[100]