Огонь души

Снега здесь не было. Никакого белого покрывала, накрывающего мир в сверкающей, чистой тишине. Никакого уютного костра в яме длинного дома, где люди собирались вместе, чтобы согреться весельем, медом, мясом и смехом. Здесь люди прятались в своих бесцветных одеждах от туманного дождя и уныния, кое-как проживали лень, а затем запирались от других людей на ночь.

Будучи в отряде ярла, Астрид восхищалась густой листвой и буйством разнообразной зелени. Она считала этот мир красивым. Но все эти цвета исчезли, когда подули северные ветры.

Зима дома была ослепительно белой и голубой, а ночное небо часто танцевало дикими красками. Здесь зима была просто серой. Серой, промозглой и мертвой.

Размышляя об этом в постели и наблюдая за безразличным рассветом, пробивающимся в окна, Астрид вздохнула.

Это был мир, в котором она жила сейчас, и если она хочет жить здесь и дальше, то должна научиться делать это здесь. В этом мире не было места для Дев-защитниц, поэтому ей придется стать кем-то другим. Найти новую силу.

Леофрик хотел жениться на ней. Он хотел сделать ее беременной и возложить на ее голову корону. Для него это был ответ на все.

Он был разочарован, когда пришла ее кровь, что значило, что его семя не пустило корни в ту первую ночь. Астрид почувствовала облегчение. Она не могла придумать более явного свидетельства тому, что потеряла себя, чем рождение ребенка. За все годы, что она была Девой-защитницей, она ни разу не подумала о том, чтобы завести ребенка. Это было для нее самой ясной истиной: нельзя быть одновременно и защитницей, и матерью.

Бренна Око Бога была и тем и другим, или, по крайней мере, пыталась быть и тем и другим. Может, если бы она совершала набеги каждый год, а не сидела дома с детьми, может, если бы они с Вали не защищали друг друга, как родители своих детей, они оказались бы способны дать отпор войску отца Леофрика.

Дева-защитница путешествовала по миру. Мать была привязана к очагу. Женщина, которая пыталась быть и тем, и другим, раскалывалась надвое.

Но здесь Астрид не могла быть Девой-защитницей. Должна ли она тогда стать матерью? У нее нет выбора, а значит, она все-таки пленница? И ей предстоит жить в мире, где женщины считались рабынями и племенными кобылами.

Нет, это была такая же тюрьма. Но другого выхода действительно не было — либо она выйдет замуж за Леофрика, либо умрет.

Знает ли она, как показать ребенку свою любовь? Или нежность? Или она станет такой же матерью, как ее собственная?

Астрид посмотрела на сильную руку, лежащую у нее на животе. У Леофрика были такие хорошие руки. Не мягкие руки того, кто не знал ни работы, ни борьбы. Руки воина. Покрытые шрамами, грубые и большие. Красивые руки, они касались ее с такой любовью и нежностью, какой она никогда прежде не испытывала.

Леофрик точно знал, как быть любящим и нежным отцом. Возможно, она могла бы научиться у него, как училась всему остальному в этом мире.

Возможно, он мог бы показать ей, как полюбить эту новую жизнь.

Теплая и расслабленная под мехом и в объятиях Леофрика, Астрид повернулась к нему лицом. Он пошевелился и вздохнул, но не проснулся, и она положила голову ему под подбородок, чувствуя, как темные волосы на его груди щекочут ее щеку.

Сердце его отбивало сильный, ровный ритм. Устойчивый. Ясный. Леофрик и был таким. Казалось, он всегда знает, что делает, и действует, не подвергая сомнению свой выбор. Она была такой же в своем собственном мире.

Он выбрал ее и не колебался. Он понимал ее; даже когда между ними не было слов, он, казалось, понимал. Он дал ей то, в чем она нуждалась. Он спас ее, исцелил и полюбил. Теперь он хотел подарить ей корону.

Если бы только она могла это все принять! Как женщина своего народа.

Народа, который покинул ее здесь.

Астрид вознесла молитву Скади, богине силы и зимы, подарившей Одину много детей: Скади, прошу тебя. Покажи мне мою силу. Позволь мне увидеть мой путь в этом месте.

Она поцеловала сильную грудь Леофрика, позволив своему языку пробежаться по волосам, пока не нашла его сосок. Ее рука скользнула вниз, по его бедру, по животу, и одновременно Астрид втянула его сосок в рот и провела по нему языком.

Леофрик вздрогнул и напрягся, а когда она завладела его плотью, он уже был тверд. Его рука поднялась и сжала ее затылок, крепко держа ее, пальцы вцепились в ее волосы.

— Астрид, — простонал он, выговорил ее имя в ее губы.

Его рука в ее волосах сжалась в кулак, и он потянул выше, притягивая ее голову к своей. Пока она ласкала его плоть, проводя сжатым кулаком по всей ее длине, он завладел ее ртом.

До Леофрика Астрид была равнодушна к поцелуям. Она обнаружила, что большинство мужчин были ужасны в этом, засовывая толстые языки далеко в рот, оставляя слюни по всему лицу. Поцелуй мужчины был способом привлечь его внимание и сигнализировать о ее намерениях, не более. Редко она по-настоящему наслаждалась мужскими губами на ее собственных губах.