Огонь гор

– Да, – согласился Йен. – Твоя жена права. У мальчика твои черные глаза. Когда Джинни рожала его, я ждал, чтобы увидеть цвет его глаз. Но у всех новорожденных они одинаковые. Потом ждал еще. Я надеялся, что по цвету они совпадут с глазами кого-то из парней деревни, так что я смогу выдать ее замуж. Здесь нет мужчины с таким цветом глаз. Этот ребенок – твой сын, твоя плоть.

Тэвиг смотрел не отрываясь на ребенка, который уставился на него. Он готов был отрицать любое родство, но не мог. Даже не будь у ребенка его глаз, инстинкт подсказал бы Тэвигу – этот ребенок его. Он бросил взгляд на Мойру, сжав кулаки, когда та отказалась взглянуть в его сторону. Хотя то, что он держит на руках сына, и наполняло его необыкновенным ощущением собственности и еще каких-то противоречивых, новых для него эмоций, он проклинал судьбу за то, что ребенок появился именно сейчас.

– Йен, я путешествую пешком, и впереди у меня по меньшей мере неделя пути. Я не могу взять ребенка. Он ведь и твоя плоть.

– Я знаю, и мне будет очень не хватать малыша. Это хороший ребенок, тихий и сильный. Я не могу оставить его. У меня у самого восемь детей и жена, а еще я должен кормить семью моей овдовевшей сестры. Я беден, и ты это знаешь. Подумай, моя Джинни была его матерью. Если он останется здесь, ему придется дорого заплатить за это, когда он вырастет.

– Сколько ему?

– Восемь месяцев, почти девять.

– Как его зовут?

– Боюсь, никак. У Джинни была навязчивая идея, будто ты женишься на ней, как только узнаешь, что она родила тебе сына. Вот она и оставляла за тобой право выбора имени. Я говорил ей, что ты, может, и возьмешь ребенка, но никогда не женишься на ней. – Йен пожал плечами. – Она не обращала на мои слова внимания. Мне бы хотелось время от времени получать известия, как поживает малыш.

– Тебе будут рассказывать. Клянусь.

Йен подвел козу к Мойре и сунул веревку ей в руку.

– Ребенок прекрасно себя чувствует на козьем молоке. Он пьет его со дня рождения. Джинни была не из тех, кто кормит детей сама. – Он вручил ей мешок. – Здесь все, что ему потребуется. Миссис, простите, что взваливаю на вас эти хлопоты, но я не могу позаботиться о ребенке. Клянусь, он хороший малый и не доставит много хлопот. Умоляю, не вините его в том, что у него такая мать.

– Нет, сэр. Я никогда этого не сделаю. Ни один ребенок не должен платить за прегрешения своей матери. – Она взглянула на Тэвига. – Или отца. О нем позаботятся самым лучшим образом.

– Знаю, вы приложите все усилия. Берегите себя. Да пребудет с тобой Господь, малыш, – проговорил Йен, поцеловал ребенка в щеку и исчез в лесу.

– Мойра, – тихо произнес Тэвиг, когда Йен ушел.

Она поморщилась, заставляя себя смотреть на Тэвига, не поддаваясь чувствам. Видя его с ребенком на руках, ребенком Джинни, она с трудом сохраняла самообладание. Ей требовалось некоторое время, чтобы оправиться от шока.

– Я думала, ты считаешь, что нам очень важно уйти от этого места как можно дальше. Значит, ты передумал?

– Нет, это все еще важно. Жители деревни поняли, что их обманули ложными обвинениями и обратили свой гнев на того, кто их обманул. Но не исключено, что они разозлятся, убив свою женщину, и теперь захотят на нас, на чужаках, выместить зло.

– Тогда нам лучше поторопиться. – Мойра взяла мешки, перехватила веревку поудобнее и двинулась в путь, ведя за собой козу.

Сделав несколько шагов, она остановилась, тяжело вздохнула и повернулась к нему. Не говоря ни слова, соорудила из одеяла перевязь, надела ее на себя и положила внутрь ребенка. Удобно устроив малыша у груди, она передала мешки Тэвигу, взяла поводок козы и зашагала по тропе. К ее облегчению, Тэвиг не предпринял попыток заговорить с ней. Она опасалась того, что может наговорить, пока не остыли эмоции. И не прошло ощущение тупика в их отношениях.

Она никогда не считала, что Тэвиг столь же неопытен и невинен, как она. Незаконный ребенок не мог стать для нее чем-то неожиданным. Но знать, что Тэвиг спал с другими женщинами, оказалось гораздо легче, чем видеть столь явное доказательство этого. А более весомого аргумента, чем агукающий ребенок, прижатый к ее груди, не могло быть. Надо было убедить себя в том, что зачатие ребенка не обязательно признак искренней привязанности. С учетом количества незаконных детей в стране она немного удивилась, почему сама до сих пор придерживается наивного романтического идеала.

Вопреки логике в ней кипели ревность и боль. Хотя она изо всех сил старалась прогнать эти чувства. Младенцу было девять месяцев, да еще девять – в утробе матери. Ей даже неизвестно, кем был сэр Тэвиг Макалпин восемнадцать месяцев назад, и он ничего не знал о ней. Было бы верхом глупости считать зачатие ребенка своим личным унижением. Для нее важно одно: сегодня у нее нет причин для жалоб, ревности или обиды.