Огонь и ветер

– Мне тоже, – беззвучно ответил он. – Найти, простите, мне… надо побыть одному. Или, лучше, пойду посижу с ним.

С Итом они сидели по очереди. Скрипач, Берта, Кир, Ри, Джессика… Фэба, конечно, и близко к комнате никто не подпускал, но он, когда появлялась возможность, старался держаться поблизости. Ничего не происходило, вообще ничего – даже на ожидание это не было похоже. Скорее, на какой-то закольцованный бессмысленный процесс, в котором всего его участники – детали непонятно зачем и непонятно кем созданного механизма, в котором нет ни смысла, ни цели.

* * *

Он всё-таки решился – уже после того, как собрал свои вещи и вывел остатки счёта за комнату обратно на их счёт. Вещей было – маленькая сумка, в которую Фэб положил вторые штаны, вторую рубашку, крест, который подарил ему один священник из Русского клана, и святые тексты, заказанные через каталог – тексты можно было получить бесплатно. Он поставил сумку на пол, в тёмном углу, и побрёл искать кого-нибудь, с кем можно будет поговорить. Неважно, кого именно. Кого-то из них. Их решения совместны, они равноправны, поэтому…

Первой, кого он встретил, оказалась Джессика. Она, по всей видимости, возвращалась как раз от Ита – он научился отличать это выражение на их лицах и чувствовал то, что чувствовали они: обречённую пустую подавленность.

– Прости, можно попросить? – Она остановилась, рассеянно взглянула на него. – Джессика, я… я ухожу, как велел Кир. Даже раньше. Деньги я вывел обратно в ваш общий счёт.

Она равнодушно пожала плечами и ничего не ответила.

– Я хотел попросить… разрешите мне с ним попрощаться. Недолго. Пожалуйста!.. Я всё осознал, всё понял, я… никогда… не сумею… это неважно, но я прошу только одно – позвольте мне…

– 

Зачем? – спросила она безразлично. – Вы его ненавидите. Вы всё сказали ещё тогда. Всё, что думали. Зачем вам эта комедия с прощанием?

– Это не так, – лицо Фэба исказилось от отчаяния. – Это совершенно не так! То, о чём я говорил… Ты же знаешь, что я люблю его! Джессика, пойми, с точки зрения моей веры – воссоздание является грехом, действием, совершаемым против воли Всевышнего, вопреки происшедшему, но… – Он сглотнул. – Я раньше не сталкивался и…

– И что?

– Я кричал на него лишь потому, что этим действием он, с моей прежней точки зрения, погубил свою бессмертную душу, пойдя против воли Бога, нарушив естественный ход вещей!.. Но потом… со мной побеседовал один здешний священник, он рассказал… я не знал раньше, теперь знаю… Если воли Бога на это не будет, воссоздания не будет тоже! Он привёл мне сотни примеров, дал информацию о десятках неудачных попыток, и это только здесь, на Окисте!.. Я понял, я разобрался… я, видимо, был слишком глуп, чтобы осознать это сразу, и если я сорвался тогда, то лишь потому, что в тот момент прошло слишком мало времени…

– Это прекрасно, что вы решили свою внутреннюю проблему. – В голосе Джессики звучал сарказм. – Рада за вас. Жаль, что ради вашего понимания погиб человек, но что уж тут поделаешь, правда? Издержки производства, как говорят на Терре-ноль.

– Я не хотел этого. Джесс, я правда этого не хотел.

– Ну, конечно. Вы всего лишь хотели доказать свою правоту и несокрушимость веры. Вы её доказали. Можете быть довольны. Простите, Фэб, но мне даже находиться рядом с вами тошно. Убирайтесь. И засуньте себе свою веру поглубже в свою задницу, чтобы случайно не потерять!

Она казалась раньше доброй и мягкой, Джессика, та Джессика, которую он знал; она всегда говорила с ним только на «ты», но сейчас напротив него стояла совсем другая женщина – это отторжение, это намеренное, выплёвываемое «вы», и эта злость, от которой начинала болеть голова. И – правота, потому что правда, горькая, никчёмная правда была действительно на её стороне.

– Спроси у Кира, Фэб, – она отвернулась. – Или у Ри. Но если тебя интересует моё мнение, то вот оно. Я бы лучше пустила к нему в комнату гремучую змею, чем тебя. Предатель. Будь ты проклят.

Он ещё долго стоял в пустом коридоре. Её шаги давно стихли, а он словно прирос к полу и никак не мог сдвинуться с места.

* * *

Свет приглушили до минимума, и большую часть помещения занимала кровать, даже не кровать, а подобие подиума, возвышения, идущего вдоль всей глухой стены и заканчивающегося у окна, сейчас мутного, незрячего. В комнате было тепло, теплее, чем в коридоре снаружи, а воздух, как понял Фэб, озонировали. Правильно, они же сращивают ткани, поэтому – чуть больше кислорода, стерильность, и, кажется, даже гравитация немного компенсирована: всё для того, чтобы восстановить повреждённые ткани быстрее.

Скрипач при его появлении поднял голову – и взгляд, который достался Фэбу, оказался красноречивее тысячи слов. Убирайся прочь, говорил этот взгляд. Тебе здесь не место. Пошёл вон.

– Мне разрешили попрощаться с ним, – выдавил Фэб. – Скрипач, я ухожу. Кир разрешил…

– Уходишь? Замечательно. Ну и вали! – выдохнул Рыжий. – Желательно побыстрее. Ты попрощался? Всё. Адьё.