Огонь Менестреля

Квартира тети Вилли была маленькой и тесной и состояла из гостиной, кухни и спальной комнаты. Мебель была старая, но хорошо сохранилась, и почти все подоконники ломились от цветов. Джулиана проследовала за тетей — такой знакомой, но все же чужой — и ее толстыми шерстяными носками в маленькую кухню.

— Я делаю бутерброды с сыром, — сказала Вильгельмина, подойдя к кухонному столу. Она отрезала от головки зрелого «Гоуда» несколько тоненьких ломтиков.

Джулиана села за стол застланный застиранной, но опрятной скатертью, и потрогала выстроенные в ряд глиняные горшки. Они были не новыми, но безупречно чистыми.

— Вы куда-то собираетесь? — спросила она.

— В Антверпен.

— Но я тоже… — Она спохватилась и не договорила. Вильгельмина откусила кусочек сыра.

— Что «ты тоже»? Джулиана, я не люблю, когда темнят. Предпочитаю откровенность.

Джулиана, не отвечая, взяла ломтик сыра, протянутый ей теткой на кончике ножа. Она не Любила «Гоуд» — он был слишком острым и чересчур отдавал плесенью. Но ей хотелось собраться с мыслями. Если она выложит сейчас все тете Вилли, та в свою очередь может ничего ей не рассказать. В конце концов, она родная сестра ее матери.

— А зачем вы едете в Антверпен? — как бы невзначай спросила она. — Я помню, вы говорили, что не приезжаете к нам в Нью-Йорк только потому, что терпеть не можете путешествия.

— Антверпен не так далеко, как Нью-Йорк. — Вильгельмина тщательно завернула головку сыра и положила ее в холодильник. — Это верно, я не люблю путешествовать. Один раз в год езжу к друзьям в Аалсмеер, они возят меня на цветочную ярмарку и из жалости пичкают всякими вкусностями.

Джулиана не смогла скрыть удивления.

— Почему из жалости? Вильгельмина засмеялась.

— Потому что я старая и одинокая. А когда я возвращаюсь домой, то вижу, что какой-нибудь из моих цветков увял или погиб. У тебя дома есть цветы?

— Нет. Только рыбки.

— Рыбки? Ты их ешь?

— Конечно, нет. Это мои питомцы.

— Ох уж эти сентиментальные американцы, — пробормотала Вильгельмина, продолжая собираться в дорогу. Она достала из жестянки с полдюжины галет и наполнила термос горячим чаем.

Джулиана в глубокой задумчивости наблюдала за ней.

— Я думала, что отсюда до Антверпена на поезде можно добраться за пару часов.

— Примерно полтора часа езды. — Она завинтила крышку термоса. — Я всегда беру с собой еду. Это привычка еще с войны. Если ты один раз почувствовал, что такое голод… — Она махнула рукой и не договорила. — Твоя мать знает, что ты здесь?

— Нет, — виновато ответила Джулиана. — Я собралась совершенно неожиданно.

— Ты должна позвонить ей и сказать.

— Это ее не обрадует.

— Еще бы. Ведь она твоя мать.

Джулиана посмотрела на тетку и вдруг сообразила, насколько же она невежлива. Ей только сейчас пришло в голову, что нужно было помочь тете собрать еду. Но тетя Вилли всегда казалась такой самостоятельной.

— А вы давно разговаривали с мамой?

— Недавно. Она звонила мне, чтобы сообщить о Рахель Штайн.

— А она не сказала вам…

— Джулиана, наш разговор был личным. А теперь иди позвони матери. Можешь звонить от меня, но покороче. Телефон нынче очень дорог.

Чувствуя на себе взгляд тети Вилли, Джулиана набрала номер родительской квартиры на Парк-авеню. Как она и предполагала, дома была только экономка, пообещавшая передать Катарине и Адриану Фоллам, что их дочери сейчас нет в городе и она шлет им привет.

— Ты не сказала, где ты находишься, — заметила тетя Вилли, когда Джулиана положила трубку.

— Мне уже тридцать лет. Тетя Вилли, а вам разве не интересно узнать, зачем я приехала?

Вильгельмина сложила еду в бумажный пакет.

— Но ты ведь расскажешь мне об этом. Ладно, поехали в Антверпен.

— Но откуда вы знаете, что я еду…

— Я не круглая дура, Джулиана. — Старая голландка надела шерстяное пальто и сунула пакет под мышку. Джулиана вышла вслед за ней из квартиры, на ходу надевая шубу. — Мне нравится мех енота, — одобрила Вильгельмина. — Хотя обычно я видела тебя в кашемире и шелках.

— Ну, вы нечасто меня видели.

— Неужели?

И Джулиана прикусила язык. Разумеется, тетя Вилли не водила машину. На подземке они добрались до Центрального вокзала; поезда на Антверпен отходили часто и без опозданий. Джулиане всегда нравилось ездить по Нидерландам. Многие жители этой страны, одной из самых благополучных в мире, зависели от современной, четко отлаженной системы общественного транспорта. И даже у тети Вилли не было претензий на этот счет. Они нашли себе в поезде места, тетка усадила Джулиану к окну, чтобы та могла любоваться окрестностями.

— Хорошо, что ты приехала, — сказала тетя Вилли. — Поможешь мне разузнать о твоем дяде.

Джулиана мгновенно насторожилась и, вспомнив о недавних событиях, даже испугалась.

— Что вы имеете в виду? Что-то случилось?

— Сиди спокойно и не падай на меня.

Джулиана, оскорбленная, выпрямилась, но сердце ее болезненно пульсировало в груди. Она вспомнила о своих безуспешных попытках дозвониться до дяди Джоханнеса. Если Мэтью Старку удалось прознать про Джоханнеса Пеперкэмпа и поехать в Антверпен, значит, это может сделать и любой другой.

Но каким образом? Кто! Зачем?