Огонь на поражение (Атомный шантаж)

Кульный, усевшись на скамью, наскоро слепленную кем-то из местных энтузиастов, очень хорошо видел обходной патруль, который двигался к шестому корпусу. Он полуприкрыл глаза, затягиваясь сигаретой. Сколько там дней ему осталось до гражданки? два месяца?.. Неплохо, совсем неплохо. Задумавшись о том, как он станет жить вне морфлота, Кульный задремал, даже забыв докурить, и огонек медленно тлел, в надежде очень скоро добраться до фильтра.

Разбудил лейтенанта крик. Он вскочил, пытаясь разобраться, сколько прошло времени и кто кричит. Удалось не сразу, зато когда удалось… У шестого корпуса пятеро патрульных лежали в лужах собственной крови, это Кульный увидел отчетливо, и еще — человека на крыльце, который ногой ударил кинувшуюся на него собаку. Ветер донес до лейтенанта короткий всхлип животного и затихающий скулеж. Человек тут же исчез с крыльца, а Кульный, разогнав последние остатки дремоты, побежал — оскальзываясь на ровном месте и мучительно пытаясь сообразить, что происходит, — в казарму.

Морпехи, те, что были в чинах пониже офицерского, уже просыпались сами, и поэтому лейтенант, крикнув только:

— Подъем по боевой тревоге! — ринулся будить офицеров, у которых прежняя бессонница со временем переходила в здоровый детский сон.

Естественно, Кульный нарвался на гневный шестиэтажный мат сослуживцев, и, неожиданно для себя самого, влепил ближайшему офицеру пощечину.

— Подъем! — заорал он, стараясь унять дрожь в руках и как-нибудь забыть о ледяном коме в животе. — Нападение на базу, слышите вы, сонные ублюдки! — видимо, лицо Кульного в этот момент приняло совершенно зверское выражение — ему никто не возразил, а тот факт, что он накричал на старших по званию и вовсе прошел незамеченным. — В оружейную кого-нибудь пошлите, немедленно…

Случившееся потом превзошло все страхи пехотинцев и нелепую смерть патрульных: сначала какой-то идиот, видимо не разобрав слов «подъем по боевой тревоге», вывалился прямо на улицу, а за ним, следуя стадному инстинкту, — человек десять заспанных пехотинцев.

— Стоять! — Вернувшийся Кульный ринулся в дверям, и, уже слыша отчаянные крики, распахнул их. Прямо перед ним, упав навзничь, шестеро пехотинцев бились в конвульсиях, еще двое пытались вползти внутрь, а два везучих придурка ошарашенно оглядывались и не двигались с места.

— Быстро внутрь!.. Ну быстро, кому говорю!

У крыльца раздался взрыв, и Кульного швырнуло обратно внутрь, словно кеглю сбитую игроком-профессионалом, и он сшиб еще пятерых рядовых, которые ждали приказаний. Вслед за ним, измазав людей кровью, в казарму ворвались обрывки, которые только что были живыми людьми. Испугаться Кульный не успел, он ударился обо что-то головой, и наплывшая темнота поглотила его сознание.

Остальные же, словно будучи не морпехом, а выпускницами института благородных девиц, побелели и отступили подальше от дверей. Кровавые ошметки наводили почти панический ужас. Кое-кто из сбитых лейтенантом с отвращением отряхивался, одного пехотинца, совсем еще новичка, стошнило.

Пришедшие в себя офицеры наорали на рядовых и, стараясь не смотреть на беспорядочно разбросанные части тел, принялись отдавать сгрудившимся людям приказания.

Оружие появилось через минуту — один из офицеров прикатил из оружейной какое-то подобие тележки, на которой в беспорядке были навалены «калаши», пайнэпплы — так называли, следуя традиции поклонения западу, гранаты-лимонки, несколько больших коробок с автоматными обоймами… два с половиной РПГ. С половиной — потому что на больше в армии не хватало денег, боезапас приходилось экономить, и получалось, что на три РПГ выдается всего пять зарядов-болванок. В обычное время ни одна боевая единица не попала бы в руки рядовых, но в сложившейся ситуации, когда не было известно ничего ни о нападавших, ни о том, какого хрена они так бездумно уничтожают людей, — все запреты отменились сами собой.

Кое-кому «калаш» в руках вскружил голову — помимо адреналиновой накачки, включился механизм «я крутой», от которого любого солдата, будь то сухопутник или морпех, стараются отучить в первую очередь. Крутым на войне быть нельзя, поэтому сержант Саундов тут же продолжил традицию и в доступных выражениях объяснил, что случится с теми, кто не будет выполнять приказы.

И несмотря на все, несмотря даже на некоторое планирование сопротивления, выглядело все так, будто пехотинцы ошарашенно палят во все стороны, надеясь когда-нибудь попасть и в противника. Большая часть выживших пыталась отступить к берегу, несколько человек, стараясь не лезть под огонь снайперов, бросились по соседним корпусам, чтобы вывести оттуда немногих гражданских, работников базы и десяток техников. Только снайпера нападавших хорошо знали свою работу: пропустив человека внутрь, они ждали, пока он выйдет не один, и тогда уже отстреливали всех сразу.