Огонь, подобный солнцу

Его тело напряглось, прилив крови согревал его. Он почувствовал сожаление по каждой жизни, к которой прикасался, по каждой женщине, с которой был близок; имена многих он теперь не мог вспомнить, некоторых забыл вообще, а ведь каждая тогда казалась ему такой любимой, если бы он только знал... И грустно было думать, что и он тоже многими забыт и больше не существует для них, разве что только в случайных обрывках воспоминаний. Все же как близки они были друг другу в экстазе любви, обоюдном наслаждении в те моменты, когда рушились все преграды и возникало ощущение чего-то необъяснимого, становившегося почти осязаемым и ставшего недосягаемым теперь.

Его вновь начал пробирать холод. От боли в колене его начало лихорадить. "Куда я плыву? Ощущение голода и дрожь усилились. Какой сейчас день? Сколько осталось до Пасхи? Шестнадцать? Или, может, пятнадцать?"

Он уснул, дрожь разбудила его. Темнота. Он опять заснул и опять проснулся в темноте. Топот ног на палубе. Голоса. Шлюпку тряхнуло. Веревки ослабли; свет фонаря заметался по брезенту. Попав в глаза, луч ослепил его. Раздался чей-то окрик. Свет словно пронзил его, он поднялся. Чьи-то сильные руки, схватив его за запясться, выволокли из шлюпки и крепко прижали к борту. Кто-то небритый, едва различимый из-за слепившего его света, злобно рычал. Он почувствовал брызги слюны на лице, чей-то палец уткнулся ему в грудь.

Толкая, они потащили его к одному из трапов. Капитан в синем свитере и черной фуражке появился в проходе, сонно почесывая шею. Он рявкнул на команду.

- Я сказал им, чтобы они выкинули тебя за борт! - заорал он.

- Мне кажется, это уж слишком.

- Ну, а на черта ты мне нужен?

- Извините, но я не собираюсь делать ничего плохого.

- Ты теперь долго ничего плохого не сделаешь... - Его шрам побелел. ...в алжирской тюрьме.

- Дайте мне, пожалуйста, какую-нибудь работу. Мне нужно в Африку... к девушке.

- Сначала я заставлю тебя работать, а потом вышвырну за борт.

- Мне так далеко не доплыть.

- Почему ты выбрал мой корабль? - капитан был небрит, с горящими, глубоко посаженными глазами под густыми выступающими бровями, с узким лицом, похожим на нос корабля, с зубами, хищно загнутыми внутрь. - Как ты попал на мой корабль?

- Вплавь, - неохотно произнес Коэн, - забрался по якорной цепи.

Капитан потер лицо руками и взглянул на часы.

- Из-за какого-то проклятого хиппи мне пришлось встать в два часа ночи. - Он что-то проворчал, обращаясь к двум матросам, державшим Коэна.

Те провели его по проходу, спустились на два лестничных пролета, миновали камбуз, где запах пищи буквально парализовал его. Остановив матросов, Коэн показал на рот, но они подтолкнули его вперед.

В конце прохода оказалось подсобное помещение. Он успел увидеть ведра, швабры, раковину, коробки с пластиковыми баночками. Они втолкнули его внутрь и захлопнули дверь. Щелкнул засов.

В помещении стояла жуткая вонь. Отпихнув ведро в сторону, он сел. Через какое-то время послышались приближавшиеся шаги и звук отпираемого засова. Матрос протянул ему чашку турецкого кофе и кусок черного хлеба, намазанного каким-то жиром. Дверь снова закрылась.

Пролившийся кофе обжег пальцы. Он с жадностью набросился на хлеб, проглотил остатки кофе и вылизал гущу. На ощупь пробравшись к железной раковине, он стал пить теплую, пропахшую трюмом воду.

Утром уже другие матросы отвели его к капитану. Тот сидел с чашкой кофе за неубранным столом и курил.

- Ну, как тебе каюта?

- Да лучше, чем шлюпка.

Капитан затушил сигарету.

- Что нам с тобой делать?

- Дайте мне работу.

- У тебя есть деньги?

- Около двадцати долларов.

- Долго тебе придется сидеть в тюрьме с твоими двадцатью долларами. Капитан снова закурил, выпуская клубы дыма.

- Вы направляетесь в Алжир?

- А тебе что за дело?

- Мне бы тоже туда надо. Вы откуда?

- Этот корабль из Стамбула.

- Вы турки?

- Они, - капитан махнул рукой в сторону двух матросов, молча наблюдавших за происходящим из прохода.

- Петр Вяземский - это турецкое имя?

- Какое это имеет значение... - капитан улыбнулся, поджав губы, ...для тебя, в алжирской тюрьме?

- Это ваше имя?

- Ну ты и болван. Ты думаешь, что мы не читаем Шекспира, Байрона, Хемингуэя? - он выпустил дым.

- Он - писатель?

- Мне хочется рыдать от повального невежества! Король поэзии - вот кто он был! Тебе нравится Пушкин? Так он - ничто. Ты думаешь, Евтушенко - поэт? Смех!

Коэн вдыхал гнилой запах корабля. Будто все александрийские крысы решили отправиться на нем в плавание. Желтоватые ошметки, закручиваясь, свисали с лопнувших пузырей краски на потолке.

- Я читал других, - сказал он.

- Кого?

- Анну Ахматову, Михаила...

- Коммунисты. Продажные поэты.

- А Набоков?

- Он ужасен. Но и он уехал из России.

- Значит, и вы уехали, а почему?

Вновь поджав губы, капитан кисло ухмыльнулся.

- Из-за здоровья. - Допив кофе, он стукнул чашкой по столу. - Что мне с тобой делать?

- Я готов делать все, что скажете, - мыть, чистить...