Ограбление по-русски, или Удар «божественного молотка»

– Ставлю тысячу баксов против одного рубля, что рыбка Наталья заглотила твою наживку, – заявил Виталий.

Я перебросил ему письмо, он прочитал и кивнул:

– Что и требовалось доказать, Арбатов, ты еще сам точно не знаешь своих возможностей, от такого предложения нормальный мужчина не откажется, а ты, вроде бы, нормальный.

Пахомыч у окна сел, обхватил свою лысую голову и запричитал жалобным голоском:

– О, господи, и почему такое счастье не мне, чистому безгрешному мужчине, а этому развратнику, у которого и так две жены. А ведь Наташенька самая лучшая и самая невинная девочка на свете.

Пахомыч со стоном поднялся и, не надев тапочек, удалился из палаты.

А Юра присвистнул:

– Ну ни хрена себе поворот, наш старичок и вправду влюбился в докторшу, как он бы на себя рук не наложил, пойду прослежу.

Юра выскочил из палаты, а я пробормотал:

– Знаешь, Виталий, она не в моем вкусе, и поэтому я не пойду.

Сосед минуты три внимательно меня рассматривал, точно невиданный экспонат, а потом вдруг воскликнул:

– Мне пришла гениальная идея, в мою голову они иногда залетают! Пусть вместо тебя к Наталье Ивановне пойдет Пахомыч и станет наконец мужиком, а то так и умрет девственником. Пусть старик порадуется, пусть два человека получат то, чего им обоим не хватало всю жизнь, ведь жизнь без секса и не жизнь вовсе, мой герой Бессмертный это подтвердит. Если, конечно, Арбатов, ты не против…

Я пожал плечами:

– Да вообще-то я не против хороших идей, только ведь докторша может заметить подмену и отрежет Пахомычу яйца, ведь она неплохой вроде бы хирург.

Душков уверенно заявил:

– Насколько я разбираюсь в ситуации, то не заметит, потому что член у Пахомыча тоже весьма солидный, и в темноте неопытная женщина не сможет определить, кто ею овладевает… если только Пахомыч не начнет пердеть, но горохового супа у нас сегодня не было, значит, все должно закончиться удачно, если, конечно, Пахомыч не откажется от своего счастья. Но он ведь не дурак, раз читает мои книги. – И Виталий самодовольно заулыбался.

А вечером красный от переживаний Пахомыч, вымывшийся предварительно в душе и прослушавший наши коллективные наставления о правильном поведении в бою, ушел к Наталье в двадцать два ноль-ноль.

Пришел он только под утро – нет, не пришел, не приковылял, как обычно – нет, он впорхнул в палату, сияющий, радостный и гордый, прыгнул в свою кровать и пропел: «Рай – это когда женщина кладет ноги на твои плечи, а ты входишь и забываешь…» – и в этот миг он уснул, не успев досказать, о чем же забываешь в эти сладостные мгновения.

А в обед в палату зашла загадочно улыбающаяся Наталья Ивановна с букетом роз. Она взглянула на меня так внимательно, что я подумал, будто она не догадалась о ночной подмене и сейчас вручит цветы мне, но она шагнула к кровати спящего Пахомыча, положила на его тумбочку цветы, поцеловала в его в щеку и выскочила из палаты, как молоденькая, впервые полюбившая девушка. Как сказала бы моя мама, если женщина способна совершать глупости и рискованные поступки, значит, она еще весьма молода.

Через две недели я выписался из больницы, въехал в Полинину квартиру, из которой Полина, кроме своей одежды, ничего не взяла, и начал готовиться к повторному ограблению. Я нашел в маминых бумагах телефон ее ученика – молодого «медвежатника» Ильи, и он за два месяца обучил меня навыкам, которые сам не так давно постиг. Он все расспрашивал меня о моей «сестре», но я ничего не мог сообщить ему о ее местонахождении. Илья очень почтительно отзывался о своей наставнице и напрочь отказался взять с меня деньги за уроки. – Библиотеку я закрываю. Нас ждут более великие дела!

В средине декабря я наконец решился на акцию.

Ровно в час ночи я натянул на себя пятнистый костюм и черную маску, которые остались в квартире после мамы, положил в большую кожаную сумку необходимые инструменты, открыл в ванной люк, укрепил веревочную лестницу и неслышно спустился по ней в туалет внизу. Там, как и в первый раз, было темно и тихо, я нащупал дверь туалета, открыл ее и вышел в абсолютно темный коридор. Выставив вперед руки, я добрался до стены и, касаясь ее пальцами, пошел в сторону большого зала без окон. В прошлый раз мы с мамой слышали голоса охранников и женщин, с которыми они развлекались; сейчас я ничего не слышал, охранники либо спали, либо сидели тихо, а это означало, что мне придется работать бесшумно и медленно. Но это ничего, ведь у меня в запасе целая ночь; у нас с мамой был всего один час, за который она успела вскрыть всего один сейф, а у меня в запасе целая ночь, и я вскрою все сейфы, какие смогу, потому что мне нужно больше денег, чем моей маме, ведь я буду искать Полину по всему миру, а для этого необходима гигантская сумма.

Наконец я вошел в зал, вытащил из кармана фонарик, включил его – и оцепенел. В луче света я увидел ровные ряды стеллажей с книгами…