Окаянные

— Чудно всё это, — не выдержал первым бородач. — Что же изменилось после наших побед? Зачем Сталину Феликс ночью понадобился?

— Ты за языком-то следи, товарищ Штоколов, — зыркнул на него финн. — Лишним интересуешься.

— Учи меня.

— Не учу, а предупреждаю. Я тебе б и словом не обмолвился, но доверяю. Да и рассерчал ты меня.

— Не боись, я проверенный.

— Ну-ну… — помялся тот и заходил по приёмной, заложив пальцы за ремень на гимнастёрке.

— Выходит, прав я, новую заварушку надо ждать? — не сводя с него глаз, буркнул бородач.

— Для этого наша контора и создана.

— Поэтому заседают в Кремле товарищ Сталин с Дзержинским? — настороженно заикнулся снова бородач. — И наш начальник нервничает?

— Ты здесь недавно, товарищ Штоколов, поэтому не сори словами, — замер перед ним финн и даже выпрямился, вдруг заметно увеличившись ростом. — Плохо знаешь Генриха Гершеновича, а я с ним не один пуд соли съел. В любой ситуации он не терялся, умел за себя постоять. В Гражданскую пулям беляков не кланялся, потому как с юности у него закалка. Шестнадцать мальцу было, а он уже партийные задания исполнял. Его за бомбами отправили в Москву. Когда схватили — провокатор сдал, который сам же и посылал, — смертью грозились лютой, издевались, а он никого не выдал, держался молодцом.

— Наш, балтийский характер!

— Боец!

— Я уже и сам заметил.

— Заметил, а выводы не сделал. С чего взял, что он психует?

— Да нет, — смутился Штоколов, — примета у меня с флота. Как борода зачешется, жди какой-нибудь заварушки.

— Сбрей — и все дела.

— Я не интеллигенток вшивый. Без бороды какой я большевик?!

— Но это ты загнул, Савельевич. А Феликс как же? А Ильич?

— И у них бородки имеются, — хитро подмигнул тот. — Не те по виду, но они же — величина! А мы из рядового строя, значит, под другую гребёнку пока должны.

— Что-то не пойму я тебя, — крякнув, уставился на Штоколова Саволайнен. — Всерьёз ты свою философию гнёшь или от неразумения буравишь. Гнилая у ней начинка.

— От земли мы, братишка, — не отвёл глаз тот, — хотя моря побороздили и хлебнули соли не меньше вашего.

— Ну-ну…

Недалеки от истины были эти двое, за полночь коротающие время вынужденного безделья в приёмной. Начальник их, истерзавшийся в ожидании и неведении, устал метаться по кабинету и, обхватив голову руками, задумавшись, затих за столом. Смыкались глубоко запавшие его глаза, ныла поясница, немели ноги в осточертевших сапогах, тревожные мысли не давали покоя. В который раз заставлял он измученный мозг скрупулёзно анализировать каждую стадию и малейшую деталь, казалось бы, благополучно завершённой несколько недель назад последней неординарной операции по организации суда над эсерами. Процеживая сделанное, выискивал малейший промах, незамеченную ранее оплошность, досадные, возможно, допущенные второпях ошибки, которые вполне могли стать теперь непоправимыми. Перемалывая в сознании прошедшее, вспоминал и невольно пугался. Как можно было их уловить тогда, в той невероятной свистопляске, царившей в конторе!

Двадцать второй год — пятый после революции — начался организацией открытого судебного процесса над бывшими сотоварищами социал-революционерами, то бишь эсерами.