Окаменевшие муравьи

— Питер! — предупредил его Джозеф и трусливо посмотрел по сторонам.

Отвратительная действительность внезапно настигла Питера. Его накрыла тревога и омерзение, руки слабо опустились. Кусок скалы упал на другие куски. Куполообразный дом, его интерьер, затвердевший в известняке, разбился на дюжину осколков.

И опять непреодолимое любопытство братьев взяло верх. Они встали на колени, чтобы перебирать фрагменты. Более прочное содержимое дома было спрятано веками в скале и только сейчас соприкоснулось со светом и воздухом. Непрочная мебель потеряла свой блеск.

— Книги, дюжины книг, — заметил Питер, переворачивая кусок в разные стороны, чтобы подсчитать уже знакомые прямоугольные частицы.

— Это рисунки. Клянусь тебе! — закричал Джозеф.

— Они изобрели колесо! Посмотри на эту тележку, Джозеф! — победоносно засмеялся Питер. — Джозеф, — с трудом проговорил он, — ты понимаешь, что мы сделали самое сенсационное открытие в истории? Муравьи когда-то обладали культурой настолько же богатой и выдающейся, как и наша. Музыка! Живопись! Литература! Только подумай!

— И жили в домах на земле с множеством комнат, с чистым воздухом и светом, — восхищенно произнес Джозеф. — Они знали огонь и готовили. Что это еще, как не печь?

— За миллионы лет до первого человека, до первой гориллы, шимпанзе и орангутанга, до первых обезьян, Джозеф, у муравьев было все, все.

Питер с восторгом представил расстояние, которое в его воображении сжалось до размера пальца, и полную, богатую жизнь в величественных куполах во всей красе.

Когда Питер и Джозеф закончили беглый осмотр камней в коробке номер один, был уже полдень. Всего они нашли пятьдесят три дома, и все разные: некоторые побольше, некоторые поменьше, в форме купола и куба, каждый — произведение индивидуального воображения. Все дома располагались далеко друг от друга, и редко в них жило больше муравьев чем самец, самка и их потомство.

Джозеф глупо и скептически ухмылялся.

— Питер, мы пьяные или чокнутые? — он сидел в тишине, курил сигарету и время от времени тряс головой. — Ты понимаешь, что уже обед? А кажется, что мы провели здесь минут десять. Голоден?

Питер отрицательно мотнул головой и начал разбирать вторую коробку. Там были окаменелости со следующего слоя. Он хотел понять, как величественная муравьиная цивилизация опустилась до подавленной, бессознательной муравьиной жизни, которую ведет сейчас.

— Тут кое-что интересное, Джозеф. Десять муравьев настолько близко друг к другу, что они поместятся под моим большим пальцем, — Питер поднимал кусок за куском и там, где он находил одного муравья, рядом с ним оказывалось не меньше полудюжины других. — Они начали собираться в стаи.

— Есть физические изменения?

Питер нахмурился через увеличительное стекло.

— Те же особи, точно. Хотя, подожди, есть отличие. Клешни более развиты, гораздо более. Они начинают походить на современных рабочих или солдат, — он протянул камень Джозефу.

— Хммм, здесь нет книг. Ты нашел хоть одну?

Питер помотал головой и понял, что пропажа книг сильно его взволновала и он страстно их ищет.

— У них еще были дома. Но теперь они забиты людьми, — он прокашлялся. — Я имею ввиду — муравьями.

Вдруг его прервал радостный крик.

— Джозеф! Тут один без больших клешней, такой же, как и в предыдущем слое!

Он крутил образец на солнце.

— Собственной персоной, Джозеф! В своем доме, со своей семьей, книгами и всем прочим! Некоторые муравьи делятся на рабочих и солдат, а некоторые нет!

Джозеф перепроверял некоторые скопища муравьев с клешнями.

— Стайные муравьи, возможно, не интересовались книгами, — предположил Джозеф. — Но рядом с ними всегда лежат картинки, — он растерянно нахмурился. — Смотри как странно, Питер: те, кто любит картинки, развиваются отдельно от тех, кто любит книги.

— Сторонники толпы отдельно от индивидуалистов, — задумчиво пробормотал Питер. — Те, у кого большие клешни, отдельно от тех, у кого их нет.

Чтобы дать отдохнуть глазам он стал смотреть по сторонам и наткнулся на поблекший плакат, висевший на кладовой, с которого сверкали глаза Сталина. Он опять начал смотреть в разные стороны, на этот раз вдаль, на кишащий кратер ближайшей шахты, где портрет Сталина светился по-отцовски на всех, кто входил и выходил; на скопление бараков из рубероида внизу, где портрет Сталина смотрел проницательно, защищенный от непогоды стеклом, на гнусные туалеты.

— Джозеф, — неуверенно начал Питер, — я ставлю завтрашнюю пайку табака, что эти произведения искусства у муравьев с клешнями — политические плакаты.

— Если так, то наши прекрасные муравьи оградили себя от еще более развитой цивилизации, — загадочно произнес Джозеф. Он отряхнул пыль с одежды. — Посмотрим, что в коробке номер три?

Питер понял, что смотрит на третью коробку со страхом и отвращением.

— Ты посмотри, Джозеф, — сказал он наконец.

— Хорошо, — пожал плечами Джозеф. Он изучал камни в тишине несколько минут. — Ну, как ты можешь догадаться, тут гораздо больше клешней и...

— И скопления больше, книг уже нет, а плакатов столько же, сколько и муравьев, — резко выпалил Питер.

— Ты абсолютно прав.