Океан

Хаггарт молча поворачивается. Аббат издали кричит:

– Не идет? Ну, и не надо. А Дана ты, сыночек, никогда не зови, – говорит поп густым шепотом: – он по ночам ест, как крыса. Мариетт нарочно ставит ему на ночь что-нибудь в шкафу – посмотрит утром – ан чисто. И ведь подумай, никогда не слышно, как он берет – летает он, что ли?

Уходят оба. На опустевшем берегу только два старика, дружелюбно усевшиеся на соседних камнях. И так похожи они старые: и что бы ни говорили они – роднит их страшно белизна волос, глубокие борозды старческих морщин.

Прилив идет.

– Все ушли, – бормочет Хорре. – Так на обломках и нашего корабля сварят они горячий суп. Эй, Дан! Ты знаешь: он три дня не велел мне пить джину. Пусть издыхает старая собака, не так ли, Нони?

– О погибших в море… о погибших в море, – бормочет Дан.

– Сын у отца, сын у отца, и сказал отец: пойди – и в море погиб сын. Ой, ой, ой.

– Ты что болтаешь, старик? Я говорю: он не велел мне пить джину. Скоро он, как тот твой царь, велит высечь море цепями.

– Ого! Цепями.

– Твой царь был дурак. А он был женат, твой царь?

– Море идет, идет, – бормочет Дан. – Несет свой шум, свои тайны, свой обман – ой, как обманывает море человека. О погибших в море – да, да, да – о погибших в море…

– Да, море идет – а ты этого не любишь? – злорадствует Хорре. – Ну, не люби. А я не люблю твою музыку – слышишь, Дан – я ненавижу твою музыку!

– Ого! А зачем ходишь слушать. Я знаю, как вы с Гартом стояли у стены и слушали.

Хорре говорит угрюмо:

– Это он поднял меня с постели.

– И опять поднимет.

– Нет! – сердито рычит Хорре. – А вот я сам встану ночью – слышишь, Дан – встану ночью и разобью твою музыку.

– А я наплюю в твое море.

– Ну-ка, попробуй! – говорит матрос с недоверием.

– Как же ты плюнешь?

– А вот так, – Дан с остервенением плюет в направлении моря.

Смятенно хрипит испуганный Хорре:

– Ах, какой же ты человек. Эй, Дан, смотри, тебе будет нехорошо: ты сам говоришь о погибших в море.

Дан испуганно:

– Кто говорит о погибших в море? Ты, ты?

– Собака!

Уходит, ворча и покашливая, размахивает рукою и горбится. Хорре остается один перед всею громадою моря и неба.

– Ушел. Так буду же смотреть на тебя, море, пока не лопнут от жажды мои глаза!

Ревет, приближаясь, океан.

Картина 4

У самой воды, на тесной площадке каменистого берега стоит человек – маленькое, темное, неподвижное пятно. Позади его холодный, почти отвесный скат уходящего ввысь гранита, а перед глазами – в непроницаемом мраке – глухо и тяжко колышется океан. В открытом голосе валов, идущих снизу, чувствуется его мощная близость. Даже пофыркивание слышно – будто плещется, играя, стадо чудовищ, сопит, ложится на спину и вздыхает удовлетворенно, получает свои чудовищные удовольствия.

И пахнет открыто океан: могучим запахом глубин, гниющих водорослей, своей травы. Сегодня он спокоен и как всегда – один.

И один только огонек в черном пространстве воды и ночи – далекий маяк святого Креста.