Охота

– Слушай меня внимательно, – сказала Сима. – Господь Бог твой посылает тебе испытания и мучения. И ты, моя дочь, эти испытания должна вынести. Ты к Богу должна вернуться. Сколько бы боли ты ни чувствовала, сколько бы ни истекала глупостью и ненавистью, помни, что Царствие Небесное ждет тех, кто идет к Богу. А если… – Тут Сима подняла правую руку, прижала челюсть так, чтобы сошлись зубы. Заговорила тише: – …ты думаешь, что можешь избежать своего наказания или можешь закончить его, знай, что Господь самоубийц не прощает. Он прощает отступниц, которые просят в молитве прощения. Он прощает тех, кто принимает страдание, и следует за старшими братьями, и слушается своего отца. А тех, кто избегает мучений, тех, кто думает, что может жить без Бога в душе, Господь не прощает никогда. И на Страшном Суде таким женщинам приготовлена особая участь. Если ты моя дочь, то ты вынесешь это наказание до конца и заново будешь познавать мир без глаз, но с открытой душой. А если ты не моя дочь, то прыгай прямо сейчас в этот колодец, потому что иного для твоей души не заготовлено.

Сима дала знак мальчикам у дома, и те сразу подбежали к колодцу, помогли ей подняться.

– Плюйте на нее, – сказала Сима. – Пускай и у вас просит прощения.

От колодца Сима вернулась к себе. Мальчики помогли ей переступить через порог и лечь на кровать, зажгли у икон свечи, а потом ушли, осторожно прикрыв за собой дверь. Сима повернула голову к образам, стала говорить молитву. Беззвучно, не двигая челюстью, которая после долгих слов дочери ныла больше обычного:

Господи Иисус Христос, Бог мой, Владыко живота и смерти, Утешитель скорбящих. С сокрушенным и умиленным сердцем прибегаю к Тебе и молю Тебя: спаси душу дочери моей Златы. Душа это заблудшая, но спаси ее все же, об этом молю Тебя. Не давай мне на дочь гневаться за то, что погубила своего сына, и за то, что с пути сошла и от Тебя отвернулась. Дочерь моя, Злата, раба Твоя, страшная грешница. Мучай ее, сгнои ей глаза и пролей их гноем, чтобы она чувствовала его на языке своем. Но дай ее душе успокоение и прощение, ведь даже грешница может прийти к Твоему прощению через молитву и послушание, как я пришла.

– Знаешь… – в такси Оса достала из кармана алюминиевую банку, заклеенную скотчем, и держала ее в руках, – я читала про разные культы.

– И? – Мишка хотела повертеть крестик на запястье, но тот остался в палате у Веры.

– Катя говорила, что Обитель похожа на «Небесные врата», – сказала Оса. – Но это не так. Отец никогда не говорил про конец света.

– Ты хочешь об этом поговорить? – спросила Мишка. Оса нахмурилась, покрутила в руках банку. Мишка догадывалась, что это и есть ее бомба.

– Пока я жила в Москве с братом, – сказала Оса, – мне казалось, что я выйду в мир и там все будет хорошо. Нужно только бросить Двоицу, учиться, встретить хорошего парня.

– Но? – спросила Мишка. Она понимала, что если она собирается разобраться с Обителью, то нужно обязательно расспросить Осу как можно подробнее, но даже просто голос девушки вызывал у Мишки отвращение. Он слишком сильно был связан со звонком после взрыва, который убил брата Осы и чуть не убил саму Мишку.

– Я поняла, что отец не пугал нас концом света, – сказала Оса. – Но он очень хорошо научил нас видеть за грань вашего мира. Я смотрю на тебя, на этот город – и я не вижу в нем ничего настоящего.

– Ты перестала принимать Двоицу? – спросила Мишка.

– Я перестала принимать Двоицу. – Оса скривилась. – И никому не рекомендую. С Двоицей было гораздо лучше.

– Не злись на меня, – сказала Мишка. – Я понимаю, что тебе тяжело. Но твой путь только начался. Тебе рано искать в мире что-то настоящее. Сначала нужно избавиться от всего, что тебе мешало раньше. Покончить с Обителью раз и навсегда. И потом, возможно, тебе удастся прийти к Богу и к людям.

Оса вдруг резко повернулась к Мишке, наставила на нее указательный палец.

– Где ты была раньше? – спросила она. – Где ты была в Москве, когда я обратилась к тебе за помощью? А еще раньше? Когда я жила в Обители? Где была ты и где был твой Бог?

– Что такое? – спросила Мишка. – Что вдруг случилось?

Соня не знала, что случилось. Сев в машину, она вдруг снова ощутила страх, который когда-то заставил ее впервые рассказать кому-то об Обители. Страх был не липкий, как в колодце, а маленький, как будто что-то неприятно скребло самое дно души. Тихий голосок, который повторял раз за разом: «А вдруг все сон? А вдруг все сон? А вдруг все сон?»