Охота

На этот раз прохожий, завернувший к нам с панели, не спросил, а сам стал нам объяснять - чему нас учат.

- Это ловко кто-то придумал спрятать молодых писателей под одну крышу, под одну шапку, - заговорил он, разглядывая нас корыстными глазами барышника. - Да здравствует единомыслие! "Весь советский народ как один человек!"

И мы изволили обратить на него внимание: узкое лицо, хрящеватый нос, язвительная улыбочка на бледных губах и подрагивающее острое коленко, и худая, как коршунья лапа, рука вкогтилась в пиджачный лацкан.

Кто-то из нас удостоил его ленивым ответом:

- Учение - свет, неучение - тьма, дядя. Неужели не слышал?

- Добронравная ложь, молодые люди. Не всякое учение свет. - Он глядел на нас с оскорбляющей прямизной и улыбался, похоже, сочувственно.

- Хотите сказать, что нас тут губят во цвете лет?

- О вас проявляют отеческую заботу. Думай, как все, шагай по струнке: "Шаг вправо, шаг влево рассматривается как побег".

- И куда же мы ушагаем, по-вашему?

- Уже пришли... В гущу классовой борьбы, классовой непримиримости, классовой ненависти. Вас учат ненавидеть, молодые люди.

- Классово ненавидеть, не забывай, дядя.

- А что такое классово?

Мы переглянулись. С таким же успехом нас можно было спросить, что такое красное или желтое, соленое или сладкое. Столь наглядно очевидное - не было нужды задумываться.

- Маркса надо читать, дядя.

- Маркс, молодые люди, в наше время попал бы в крайне затруднительное положение. Он делил мир просто - на имущих и неимущих, эксплуататоров и эксплуатируемых, ненавидь одних, защищай других! А ведь сейчас-то эти имущие эксплуататоры - фабриканты там или лавочники со своими частными лавочками - фюить! Ликвидированы как класс. Так кого же классово ненавидеть, кого любить?

- Частные лавочки исчезли, дядя, а лавочники-то душе остались. Они глядят не по-нашему, Думают не по-нашему.

- Думай, как я, гляди, как я, - единственный признак для определения классовости? А что если кто-то думает глубже меня, видит дальше меня? Или же такого быть не может?

- Не передергивай, дядя. Можешь думать не так, как я лично думаю, но изволь думать п о - н а ш е м у.

Незнакомец глядел на нас с сочувствием столь откровенным, что оно казалось бесстыдным.

- По-нашему?.. А кто мы? Мы-то ведь тоже разные, среди нас могут быть профессора, могут быть и дворники... Согласитесь, профессору не так уж трудно понять ход мыслей дворника, а дворнику же профессора - не всегда-то под силу...

- Что ты этим хочешь сказать?

- А то, что не по-дворницки думающий профессор чаще станет вызывать подозрение - не классовый ли он враг.

Мы снова переглянулись.

- И еще хочу напомнить, - продолжал незнакомец, - что дворников в стране куда больше, чем профессоров, молодые люди.

- "Восстань, пророк, и виждь и внемли!" Кто ты, пророк?

Тонкие губы незнакомца презрительно скривились.

- Увы!.. Я всего-навсего прохожий, который переходит улицу в положенном месте. Но когда нет рядом милиционера... хочется перебежать. Надеюсь, вы не из милиции, молодые люди?

- Не бойся, дядя. Мы лишь члены профсоюза.

- Очень рад. Тогда разрешите...

Он церемонно отбил нам поклон, показав вытертую макушку в жидких тусклых волосиках, и, вцепившись когтистыми пальцами в лацкан пиджака, подрагивающей походкой гордо удалился через сквер.

А город за сквериком лился мимо нас, рыча, покрикивая недоброжелательными гудками - необузданно шумные машины и тихие прохожие, переходящие улицы в положенном месте. И нас обступают молчаливые дома, тесно, этаж над этажом набитые все теми же прохожими, вернувшимися с разных улиц. Как приятно знать, что кругом тебя единомышленники. "Весь советский народ как один человек!" И как тревожно и неуютно, когда вдруг обнаруживаешь - есть отступники, не похожие на тебя! Нарушена великая семейственность, оскорблено святое чувство всеобъемлющего братства.

Тощий человек с узким лицом, с хрящеватым носом, пророк в потертом пиджачишке, неизвестно откуда появившийся, неизвестно куда исчезнувший. Не пригрезился ли он?..

Мы молчали и слушали шум вечернего города.

Из института вышел Вася Малов, необмятая шляпа на твердых ушах, защитный плащик поверх табачного костюма, кроткая усталость на лице и потасканный портфельчик под мышкой. Он остановился, потянул носом воздух, насыщенный запахом увядшей зелени и бензинового перегара, выдохнул:

- Вечерок... Да-а.

И в эту короткую минуту, пока Вася Малов с тихой миной, в расслабленном умилении стоял рядом со мной, я против воли вдруг испытал вину - сделал что-то нехорошее, нашалил, боюсь быть уличенным. Странно...

Я ведь не перебежал дорогу в недозволенном месте.

Всего-навсего я видел, как это сделал другой.

Отчего же неловкость? Почему вина?

Все молчали и слушали город.

- Вечерок... Да-а... Счастливо оставаться, ребята. До завтра.

Вася Малов ступил на землю, бережно пронес на твердых ушах свою необмятую шляпу через сквер на бульвар - личный вклад в общий поток. "Весь советский народ как один человек..."