Охота к перемене мест

Галимзян и электросварку освоил быстро потому, что на каждом новоселье мастерил мебель: столик, кроватку детскую, корыто, табуретки. Зина премировала его за эту работу красивой тюбетейкой, и Галимзян надевал ее перед сваркой под щиток. А последний раз ему помогал не кто иной, как Садырин; сам притащил баллон с кислородом, и без всякого напоминания!

— Вещей много у вас?

— Разве у нас вещи? Пожитки да утварь. Возим только самую мелкую собственность. У меня с юности любимых вещей не было, только — необходимые. В первый год после женитьбы Галимзян ковер возил, дедушкин подарок, а позже смеялся — татарский пережиток. Зачем, говорит, багажом обрастать? И за холодильником в очереди не стояли. Шкафа вообще не покупали. Сервант, торшер — и слова, и вещи, конечно, красивые, а часто заслоняют жизнь.

Галиуллины, как истые кочевники, знали подлинную цену вещам. Каждый раз перед отъездом они избавлялись от всего лишнего, бросали, раздаривали вещи-прихоти, все, что случайно прижилось к ним и сделалось обузой. У них не было книг, каких не прочитали сами, какими не угостили любителей чтения.

Больше всего Зину обрадовали в «малосемейке» кухонька и ванная с уборной. Не нужно будет Зине каждый раз драить почерневшую коммунальную ванну, чтобы помыться самой или выкупать Мансура. Пока Мансур был маленький, Зина водила его в женскую уборную, там все же почище...

До сих пор не изобрели у нас будку, чтобы можно было быстро смонтировать на новом месте, когда в ней нужда, и не разводить антисанитарию. Галимзян обтирается снегом в зимние утра и ребят приучил. Каково ребятишкам бегать без закалки куда-то на задворки из тепла в холод! Может, стесняются написать об этом в газетах или напомнить вслух на собрании?.. Позаботиться о первобытных удобствах работников, которые годами живут без канализации, давно пора. Зине приходилось усаживать малыша на горшок при лютом морозе. Хорошо, если ребятенок закален...

— После работы меня ждала дома вторая рабочая смена, — продолжала Зина. — Вагончик выстудило, нужно принести дров, протопить печку. Чтобы напоить горячим чаем Галимзяна, нужно нарубить лед, принести его с речки, растопить, вскипятить... Представь себе картину: ушла в детский сад за Мансуром. Войти же в палатку не можем. Нужно откопать дверь, занесенную снегом, затем откопать в недавно наметенном сугробе окошко.. А тут вода горячая идет. Вот роскошь-то!

Зина скользнула хозяйским взглядом по голым стенам — и гвоздика не видать. Что же, у Варежки только один календарь и висел? Зина тоже не любит завешивать стены. Но две фотографии переезжают с места на место: Галимзян в военной форме, сержант, и Света в балетной пачке, на пуантах.

Фотография Галимзяна, по-провинциальному расцвеченная — даже щеки подрумянил ему фотограф, — висела еще в купе вагончика. Совсем не похож Галимзян на себя сегодняшнего. Ни одной морщинки на лице. Неестественно округлившиеся глаза, по-видимому в ответ на команду фотографа «снимаю!».

Позже им вдвоем пришлось некоторое время ютиться в кладовке при котельной. Там не убережешься от копоти, и фотография тоже потемнела... И в большой палатке-общежитии обитали. Один стол на восьмерых — кто собрался блины печь, кто чертежи расстилает, кто брюки гладит, а кто закусывает.

— Теперь будет куда Светочке на каникулы прилететь!

Старшая дочь Галиуллиных училась в Москве в хореографическом училище и жила в интернате. Кто знает, может, если бы не разлука с дочкой, не решились бы они завести третьего, махонького...

Свету приняли в училище после краевого смотра школьной самодеятельности. Родители и не знали, что на тот смотр прилетела в Красноярск какая-то балерина, в прошлом знаменитая. Вот эта народная балерина и уговорила Галиуллиных отпустить Свету в училище; как она выразилась, не закапывать талант в землю. Зина с Галимзяном согласились, тем белее предстоял новый переезд на север, а Света переносила холод хуже других в семье — может, потому, что жизнь ее была зачата в пустыне Сахаре... Света согласилась на отъезд не моргнув, все в классе ей завидовали. Зина рассказывала: дочка уже так привыкла к частым переездам, что сама укладывала свои куклы, книжки, вязала в узел свое бельишко.

— Гены, — усмехнулась Варежка; она уже собрала скудную кухонную утварь.

— Сколько у Светы было осложнений в школьной жизни! Перешла в пятый класс, а уже сменила три школы: чересчур непоседливые родители. И башкирский язык начинала учить. И по-узбекски читала-писала. Подружки все временные. Может, в интернате завелись постоянные?.. Света в шестом классе, а Мансур скоро в школу пойдет. Портфель уже купили, перед сном под подушку прячет. Тринадцать лет нашему свадебному путешествию. И ни одной размолвки, ни одного упрека. Мы с Галимзяном еще молодожены!

— Желаю тебе, Зина, прожить в этой комнате подольше, — а главное — счастливее меня... — Варежка устало опустилась на стул, задумалась. — После развода Валька и трезвый, и для храбрости под градусом приходил с повинной, но я всякий раз отказывалась...