Охота на императора

Камин продолжал размеренно потрескивать, выстреливая редкими, но яркими звездочками искр. Оливер, прикусив язык слегка налево и прищуривая правый больной глаз, от чего напоминал карибского пирата, завидевшего испанский галеон, посапывая, как все бульдоги, проследовал к хозяину и умостился на его ногу. Взгляд белого кобеля, покрытого редкими рыжими пятнами, не предвещал непрошеному визитеру ничего хорошего. Отвисшие нижние веки старого пса, его поседевшие щёки и тяжелое дыхание совершенно не давали повода усомниться в его решимости. Напротив – делали собаку еще более сосредоточенной и осторожной.

– Пожалуй… – лорд пригубил виски, которым Овертон успел наполнить стакан, – проводите его сюда…

– Будет исполнено, сэр… – мажордом, отвернувшись и проследовав к выходу, позволил себе улыбнуться. В имении, кроме хозяина, продолжателей фамилии не осталось, и Генри Харрис, сын покойной старшей сестры лорда, оставался во всей Британии единственным его родственником.

Оливер, недовольно зарычав, повернул морду в сторону двери. Когда та открылась, в кабинет шагнул молодой человек лет двадцати пяти, с необычно загоревшим и обветренным лицом, нетипичным для жителя островов. По таким приметам полиция обычно быстро в случае необходимости находила матросов, либо бывших колонизаторов, прибывших на родину из дальних краев с тропическим климатом.

Пес, ухватив носом воздух, ворвавшийся в помещение вместе с запахом чужака, сначала напрягся и зарычал, а потом, будто следуя неведомой команде, подсказанной памятью детства, сорвался с места и кинулся навстречу гостю, радостно повизгивая.

– А говорят, у собак память короткая… – лорд отпил маленький глоток из стакана, не повернув головы. – Он еще щенком был, когда ты, тоже щенок, колье Генриетты проиграл…

Генри не льстил себе, и не надеялся на душевную встречу с дядюшкой Филиппом. Тот досадный эпизод, когда совсем юного Харриса отрядили в Китай, чтобы не придавать огласке семейный скандал, связанный с пропажей фамильной драгоценности, занозой сидел в душе молодого человека. После смерти матушки Генриетты он вообще не имел ни малейшего представления, с каким лицом появится в родовое имение, хотя, много раз пытался себе вообразить эту, полную противоречивых эмоций сцену.

– Оливер… – Харрис почесал бульдога за ухом, а тот, словно вспомнив о своем почтенном возрасте, передумал падать на спину и подставлять старому знакомому, которого он не видел почти десять лет, свой беззащитный, розовый живот.

– Я вернулся, дядя Филипп… – игры с довольным встречей псом не могли продолжаться вечно. Генри должен был сказать нужные слова единственному своему родственнику, которому в принципе был обязан всем.

– Не скажу, что счастлив, – лорд по-прежнему не повернул голову в сторону племянника. – Боюсь даже представить обстоятельства, которые вынудили тебя на этот отчаянный шаг.

В кабинете воцарилась тишина. Лорд ожидал от племянника каких-то слов, а тот, не понимая, прощен ли, или следует еще каяться, молчал, глядя в пол.

Мудрый Оливер понял, что люди разговаривают о своем, и им нет дела до его искренних эмоций, после чего отправился поближе к камину греть пятнистые бока.

– Я могу рассказать о событиях последних недель своей жизни? Дядя Филипп, поверьте, я бы не посмел явиться просто так, с пустыми руками… Кроме того, обстоятельства…

Лорд, впервые за время их короткого диалога, обернувшись, дал понять, что готов переступить через собственную гордость и выслушать племянника. В конце концов, это его кровь, пусть даже и не совсем родная.

– Виски, – лорд указал взглядом на хрустальный графин.

Генри дрожащей рукой взял за горлышко графин и плеснул в стакан янтарного цвета жидкость, после чего лорд поднял свой в знак примирения. Старик Овертон был прав, когда предложил выслушать племянника. Годы лечат.

Выпив залпом, Генри посчитал возможным присесть на соседнее кресло.

– Я не тешу себя надеждой, Генри, что твоё появление несет для меня что-то хорошее. Ты никогда не заботился ни о семье, ни о том, какое место в этой семье ты занимаешь. Генри… Твоя мать долго не думала, когда имя тебе выбирала. У Генриетты мог появиться только Генри. Она похоронена на нашем кладбище…

– Я виноват перед вами, дядя Филипп. У меня только одна надежда – искупить этот грех.

– Оставь свои сопли для дешевых романистов, – обрезал лорд. – Я присматривал за твоими успехами в Шанхае, и, должен заметить, ты оказался серостью. Я ожидал большего. С другой стороны – спасибо, что не опорочил имя… Не отвлекайся на эмоции. Они вредят рассудку. Что там у тебя, помимо того, что ты без предупреждения уехал из Шанхая?

Последняя фраза убедила Генри, что дядя Филипп, несмотря на все сложности и очень долгую паузу в их общении не спускал с него глаз все это время.

– Я был вынужден спешно оставить Шанхай и первым же английским пароходом отбыть в Лондон.

– Это я уже понял. Чем вызван такой острый приступ ностальгии за родными краями?

С дядей Филиппом всегда было тяжело разговаривать, это Генри помнил с детства.

– Вопрос жизни и смерти.