Охота на мух. Вновь распятый

«О чем думают люди в свой последний час?.. Наверное, о разном. — Ники задумался, сидя за письменным столом, перед ним лежали чистый лист бумаги, самопишущая ручка и именной пистолет, полученный за храбрость. — Я, например, со страхом вглядываюсь в даль, со страхом потому, что кроме ужаса, моря ужаса ничего не вижу, и в нем утопит мой народ этот фанатик, сумасшедший фанатик, которого мы выбрали на свою голову. Почему это произошло?.. Попробую разобраться. Ответ простой: мы выбрали Гаджу-сана только потому, чтобы не дать власти Арслан-хану, за его диктаторские замашки. Наивные идиоты. Долго думали, а избрали нового Тамерлана, который считает нас всех способными предавать своих друзей, молчать, когда их обвиняют в измене тому делу, за которое они проливали кровь, торговать своей совестью и революционным прошлым, заслуженным прошлым, в разврате утопить святость борьбы, за особый паек научиться закрывать глаза на дикость и невежество новых владык, согласиться стать негодяями и убийцами, поддерживать садистов, псов без жалости, чести и сострадания, примириться с такими преступлениями, что о них и подумать нельзя без содрогания… „Две собаки дерутся, кости третьей достаются“!.. Кто в детстве не слышал этой поговорки или пословицы… Я так и не научился разбираться в тонкостях фольклора. Учились мы мало. Борьба требует всего тебя без отдачи. Ни на что другое времени не остается… Настолько мы увлеклись борьбой с Арслан-ханом, что не обратили внимания, есть ли третья собака. А рядом оказался тигр, а не собака, лютый и грозный, который съел не только все спорные кости, но и противоборствующих собак… Странно, я всегда думал, что в последний момент своей „жизни человек вспоминает о чем-нибудь очень светлом и радостном, а я опять думаю об этих чернорубашечниках… Рыжие собаки! Рыжие собаки!.. Они страшны своей многочисленностью и спаянностью, умением беспрекословно выполнять любые приказы во имя собственной выгоды. У каждого времени свои аутодафе, свои темницы и орудия пыток. Как же умеют пытать у нас, если закаленные бойцы, выдержавшие пытки охранки Ренка, признаются в том, что они агенты семи иностранных государств, из которых пять не имеют собственной разведки… А мы хотели, мечтали перевернуть мир, создать нового человека не только разумным, но и добрым, человека, забывшего о желании убить, обидеть слабого, унизить, оскорбить себе подобного, да и любое живое существо, будь то зверь или птица, человека терпимого, понимающего, что другие люди не могут быть такими же, как он, а его точка зрения — не единственная и не обязательно верная, что из споров рождается истина, а не желание подчинить, снять, а то и уничтожить другого, несогласного, в чем-то несовместимого. По способности делать из друзей врагов нам нет равных в мире… Во множестве — единство, а в однообразии — смерть… Где это я слышал: „Фюрер мыслит за него“… Прекрасный поэт. Я плохо знаю поэзию… А что я хорошо знаю?.. Думал: людей и цель… И обманулся: и в людях, стал пособником людоеда, и в цели… Благими намерениями оказалась выстлана дорога в ад. Я и не только прошел всю дорогу, весь путь, но уже вошел в круг первый. Идти дальше его кругами не хочу, не намерен. Бороться поздно, раньше надо было, когда рядом были друзья, единомышленники, когда мы были силой. А теперь, когда большая часть уничтожена, а меньшая лижет руки вождю, получая паек, смешно. Изменить ничего не могу… Прощайте“»!..

Мир-Джавад после отъезда Васо заскучал. Подготовка к процессу над Гурамом и его шайкой, отнявшей столько сил и времени, застопорилась.

Сразу же после визита Гимрии позвонил Гаджу-сан и приказал неделю Гурама не трогать. Мир-Джавад перетрусил, срочно позвонил в столицу своему человеку, которому он регулярно переводил крупную сумму денег за информацию, одному из секретарей Гаджу-сана, позвонил домой, и тот его утешил: ожидался приезд высокого гостя, изучающего нашу страну из-за рубежа, и пугать его лишним показательным процессом было неполитично. Мир-Джавад успокоился, впрочем, о другой причине думать и то было страшно. Спокойнее считать опасность выставить страну в невыгодном свете. Покорно согласился Мир-Джавад, а что ему и оставалось еще делать, хотя удовольствия видеть каждый день Гурама он не испытывал, даже наоборот: мысль о том, что этот негодяй, растленный тип, изменник родины и народа все еще ходит на свободе, а не сидит в одиночке внутренней тюрьмы инквизиции, приводила его в бешенство. И есть стало опасно, пришлось Мир-Джаваду всю семью повара перевести жить во дворец и кормить тем же, что и сам он ел…

И вот, когда он был в таком несвойственном ему состоянии, к нему и подвалил с обманчивым предложением его помощник:

— Шеф, больно мне на вас смотреть, как вы переживаете разлуку с другом. Может, вас игра отвлечет от грустных мыслей?

— Какая игра? — Мир-Джавад сделал вид, что впервые слышит такое иностранное слово. — В бейсбол, что ли?

— В буру, в очко, в другие родные игры… Ставка по пять тысяч. Можно выиграть триста тысяч.