Охота на нечисть

Я согнул правую ногу Божена. Потапыч отложил обломок стрелы, обтёр рану и туго перетянул её чистой тряпкой.

Потом легко поднял упитанного святошу на руки. Пригнувшись, пронёс его в низкую дверь избушки.

— Ни хера себе! — восхищённо сказал Прошка.

В дальнем углу поляны уже потрескивал костёр. Дружинники расседлали коней и пустили их пастись.

Вернувшись, Потапыч положил в костёр несколько круглых речных булыжников величиной с кулак.

Когда камни нагрелись, он двумя палочками ловко перекидал их в деревянное ведро. Вода в ведре помутнела и забулькала. От неё пошёл пар.

Потапыч бросил в ведро пучок сушёной травы и плотно закрыл крышкой.

— Жратва у вас есть? Или в лес идти? — спросил он.

Мы с Прошкой порылись в мешке. Свежий хлеб, варёные яйца, сушёное мясо и рыба. Мешочек ячменной крупы.

— Ну, нормально! — оценил Потапыч. — на похлёбку хватит, а корешков я вам подкину. Так, и хуле вы сидите? Разбивайте лагерь, варите еду. Шалаш стройте. В хибару я вас не пущу — места нет.

Он наклонился и поднял с земли обломок стрелы с наконечником. Недовольно покачал головой и протянул Джанибеку.

— Дрянь свою зазубренную забери. Выдумали тоже — в живую тварь такой хернёй стрелять!

Джанибек молча выдернул обломок древка и спрятал наконечник.

Прошка кивнул Сашке. Тот, покосившись на Потапыча, взял топор.

— Рогатины надо вырубить для котла, — нерешительно сказал он.

— Руби, — разрешил Потапыч. — Только берёзы не трогай. Найди ольху, или иву. К воде спустись, там найдёшь.

Обрадованный Сашка живо скатился по обрыву к речке. Через минуту снизу послышался лёгкий стук топора.

Мишка молча вытащил из дорожной сумки жестяной котёл и тоже спустился к воде.

— Ну, что, Немой! — помолчав, сказал Потапыч. — Пойдём!

Это куда ещё?

— Буду тебя уму-разуму учить.

Мы с Потапычем отошли за избушку. Он оглянулся по сторонам. Убедился, что ни дружинники, ни кони нас не видят.

— Гляди, Немой, и не пугайся!

Превращение произошло мгновенно. Только что был Потапыч — и вот на его месте стоит на задних лапах огромный медведь. Я не мог оторвать взгляд от семисантиметровых коричневых когтей. Такие полоснут — и песдец!

Медведь мягко опустился на четыре лапы, и меня обдало жарким дыханием хищника.

Ипать!

Маленькие глазки зверя внимательно смотрели на меня из-под широкого косматого лба. В коричневой жёсткой шерсти медведя заметно пробивалась серебристая седина.

Медведь встал на дыбы и исчез. Передо мной, улыбаясь в седую бороду, снова стоял Потапыч.

В одежде, бля!

— Теперь ты, Немой.

Я привычно скинул сапоги. Стянул штаны и рубаху. Потапыч терпеливо ждал.

Перекидываемся, Немой!

В голове привычно щёлкнуло. Я упал на четыре лапы, выпустил когти и снизу вверх посмотрел на Потапыча.

— Хера себе! — проворчал Потапыч. — Камышовый кот! Крупный! Нормально ты устроился, Немой! Ну, давай обратно!

В голове снова щёлкнуло. Под смех Потапыча я поднялся с четверенек.

— Ох, бля! — смеялся старик. — Немой, ты что, на задние лапы не можешь встать, прежде, чем перекидываться? Так и будешь на карачках ползать каждый раз?

Бля, а я как-то и не сообразил!

— Мда! И что, ты каждый раз без шмоток остаёшься?

Я угрюмо кивнул.

— Ох, Васька! Я же ему рассказывал. И тридцати лет не прошло — он уже забыл. Всё мимо ушей! Ну, конечно! Ему-то не надо — он же не перекидыш.

Потапыч вытащил из кармана штанов здоровенные ножницы.

— Давай, перекидывайся обратно! Стричь тебя буду. Походишь лысым немного. Зато не жарко.

Это ещё на хера?

Я вопросительно посмотрел на Потапыча. Но старик только нетерпеливо щёлкнул ножницами.

— Давай! Не до ночи же с тобой возиться! Я жрать хочу. Да и ты сейчас оголодаешь.

Я перекинулся обратно в кота.

Старик уселся на траву и принялся щёлкать ножницами. Холодный металл, касаясь кожи, заставлял ёжиться. Шерсть на загривке поневоле вставала дыбом.

Я негромко зарычал. Сухая ладонь легла мне на холку.

— Стой спокойно!

Я скосил глаза и увидел, как на траву мягко падают пятнистые рыже-серые шерстяные пряди. Их становилось всё больше и больше.

Через полчаса Потапыч вытер ножницы о траву и сунул их обратно в карман.

— Ну, вот и всё! Давай, перекидывайся обратно!

Ага, щас!

Я закрутился волчком, пытаясь разглядеть — что там настриг этот парикмахер.

Потапыч снова расхохотался.

— Может, тебе зеркало принести в полный рост? Перекидывайся уже!

Я встал на задние лапы и перекинулся в человека.

Ага, получилось, бля!

— Одежду не надевай, погоди!

Потапыч бесцеремонно сгрёб шерсть с травы на мою рубаху и, кряхтя, поднялся с земли.

— Идём со мной!

Я завернул шерсть в рубаху, подхватил остальные шмотки и пошёл за стариком к его лачуге.

Дружинники проводили нас удивлёнными взглядами.

— Заходи!

Потапыч открыл низкую дверь и пропустил меня вперёд.

Я пригнулся и вошёл внутрь.

Вдоль стены стояли грубо сколоченные нары, на которых лежал Божен. В дальнем углу — стол из толстых сосновых досок и крепкий табурет. Над столом приколочена широкая полка. Возле самого входа — сложенная из булыжников печь с глиняной трубой.

— На, вот, держи!

Потапыч протянул мне длинную иглу с большим ушком и моток крепких ниток.