Охота на вампиров

Утром из дома я позвонила в морг судебно-медицинскому эксперту Наталье Александровне Шандлоренко, которая порадовала меня тем, что уже начала вскрывать труп, но пока не видит повреждений, которые могли привести к смерти. Придя на работу, я обнаружила под дверью своего кабинета оперативника, который сообщил мне интересную вещь: задержанный сын возлюбленной старика в камере болтал, что это он пришил деда — ударил его ножом и оттащил в ванную, а нож бросил за диван.

Я покрылась холодным потом — диван мы, конечно, не отодвигали и под него не заглядывали. Лихорадочно набрав номер морга, я попросила к телефону судебно-медицинского эксперта Шандлоренко, возившуюся с «моим» трупом, и поделилась с ней новостями.

— Лена, — сказала она мне проникновенно, — я третий час его вскрываю, только что носом по нему не вожу, каждый сантиметр кожи обнюхала; нету там колото-резаных ран; и даже поверхностных царапин нету.

Хорошо же, подумала я, и, прихватив опера, поехала проводить дополнительный осмотр места происшествия. Сняв наклеенные мною собственноручно печати, я вошла в квартиру, мы отодвинули диван и нашли под ним столовый нож, обильно опачканный кровью. Более того, на драном линолеуме под столом мы нашли ранее не обнаруженное нами пятно замытой крови.

Вернувшись в прокуратуру, я снова набрала телефон морга.

— Наталья Александровна, — заныла я, — под диваном лежит нож в крови.

— Лена, — сказала Наталья Александровна, — ты из меня невротика сделаешь. Нету на нем колото-резаных. Хочешь, приезжай, посмотри сама.

— Хочу, — ответила я и потащилась в морг. Просидев вместе с экспертом в так называемой «гнилой» секционной больше трех часов и внимательно наблюдая за исследованием трупа, я убедилась, что эксперт, за которой держалась репутация весьма скрупулезной особы, и вправду не ошиблась. На трупе не было никаких повреждений, могущих образоваться от воздействия ножа.

Тут уж невротиком стала я. Я ложилась спать и просыпалась с мыслью о том, как на ноже, обнаруженном под диваном, и, как уже было известно, имевшем отпечатки пальцев задержанного сына дамочки, оказалась кровь потерпевшего, коль скоро на нем не было никаких ран.

Мне понадобилось четыре месяца, чтобы восстановить картину происшедшего. Поскольку все участники истории — дед, его дама и ее сын — к моменту кульминации выпили десять литров браги, они воспринимали окружающую действительность как в тумане. Дед стал высказывать какие-то претензии даме сердца. Сын вступился за маму и ударил деда кулаком в нос. А поскольку он в этот момент резал колбасу, в кулаке у него был зажат нож. Дед свалился под стол с носовым кровотечением. А сын забылся пьяным сном. Только через полчаса дама забеспокоилась — чего это хозяин не встает. Она потрогала старика — он был холодный. Тогда она растолкала сыночка и сказала, что тот убил деда. Сын с ужасом посмотрел на свой кулак, в котором так и был зажат нож. На ноже к тому же отчетливо была видна кровь деда, брызнувшая из носа от удара. «Зарезал», — сказала мамаша. Они отволокли тело в ванную, наскоро замыли кровь на полу… и были таковы. А что произошло на самом деле, они и не помнили…

Наука умеет много гитик

По действующему уголовно-процессуальному закону ни одно из доказательств не имеет для следователя и суда заранее установленной силы, все они должны проверяться и анализироваться в совокупности с другими доказательствами. В Древней Руси дело обстояло несколько иначе. Доказательства ценились судом в зависимости от социальной и половой принадлежности того, кто их представляет. Например, показания мужчины-свидетеля представляли для суда большую ценность, чем показания женщины, а показания лица духовного были важнее показаний светского человека.

Но и сейчас, несмотря на постулат о равенстве доказательств, разные следователи отдают предпочтение различным видам доказательств. Некоторые очень любят работать со свидетельскими показаниями, конек других — следственные эксперименты или так называемые «уличные операции», выезды на места совершения преступлений вместе с обвиняемым, чтобы он там, на месте, показал, как нарушал закон.

Я же, работая следователем, была неравнодушна к экспертизам. Показания свидетеля и обвиняемого могут измениться по разным причинам — свидетеля запугали, попросили дать другие показания, а обвиняемый вообще не обязан говорить правду. Он по закону может давать какие угодно показания, если им избрана такая линия защиты, или вообще отказаться от дачи показаний, и не несет за это никакой ответственности. А экспертиза — она и в Африке экспертиза. Как гласила формула одного карточного фокуса, «наука умеет много гитик». К тому же практика показывала, что суд с доверием относится к суждениям специалиста, особенно если сами судьи в предмете экспертизы ничего не понимают. А свидетелю могут и не поверить. Как говаривал один старый опытный судья, «так, свидетельница, пьете, курите и вообще даете неправдивые показания»…