Охотничьи были. Рассказы об охотниках и рыбаках

Старый охотник пристально посмотрел на племянника, затем открыл свою двустволку, вынул пустую гильзу и заряженный патрон. Он продул стволы, заглянул в них, мимоходом обмахнул рукавом замочную стенку с надписью и голосом, в котором смешались сожаление и торжественность, промолвил:

— Давай сюда дробовишко-то! Давай, давай. Чего глаза вытаращил? Из моего ружья мазать и стрелять по чему попало, грешно. Понял, наследник? — С этими словами он протянул озадаченному Федьке двустволку. Потом достал трубку, закурил, и оба они долго молчали. — А врать не учись. Марку настоящего охотника вранье изничтожает. Лося-то отпустил, пожалел?

Федька стоял потупившись.

— Ну и ладно сделал. У меня хоть загребущие руки, а тоже иной раз понимаю, что к чему. Вижу, душа твоя навстречу природе открылась. — Лукаша спохватился и, видимо, застыдившись того, что он расчувствовался, ворчливо закончил: — Чего стоишь-то? Свежевать надо медведя. Твоя добыча, ты и свежуй. Первый зверь — это, брат, на всю жизнь в памяти останется…

Федька все еще стоял не двигаясь, не в силах оторвать взгляда от тонких серебряных буквочек, выведенных на Лукашином ружье. «Лучшему охотнику…» Да, теперь он и сам понимал — это на всю жизнь…

А. Домнин

ПЕСНЯ

Уже ночь. Поблескивает черная вода в озерце. Темные лохматые кусты словно придвинулись к огню и не то удивленно, не то по-недоброму, перешептываются. Костер горит лениво, пламя с неохотой облизывает сухой валежник. Рядом сидеть невозможно: то в одну, то в другую сторону мечется дым.

Анатолий лежит на спине — или дремлет, или просто смотрит на небо. Оно низкое, мутное, неподвижное.

— Где запропал этот Володька? Ехать пора, — произносит Анатолий.

— А может быть, здесь переночуем…

Володька где-то там, за кустами, бродит по болоту — ищет подранка. Попробуй найди его в такую темень!..

Вот слышно, как Володька тяжело загребает ногами воду. Захлюпала грязь, затрещали сучья — это он в кусты полез… Всплеск и отчаянный вскрик:

— Едят тебя мухи!..

Ага, провалился парень.

— Иди к костру! — кричу я ему. — Утром найдешь!..

— Погоди малость, — доносится недовольный голос из темноты. И снова бредет Володька по болоту…

Мокрый и грязный прибрел он к костру, присел на корточки.

— Восемь…

— Что восемь? — не понял я.

— Патронов осталось… Поехали, что ль?

— Пока туда-сюда плаваешь, рассветет, — говорит Анатолий.

Володька пошуровал палкой в костре, поднялся.

— Вам, знамо дело, так сподручней. А мне нельзя. Корову подоить, хлеб испечь… В общем, оставайтесь. Провизию вашу я утром доставлю.

Надо же было догадаться оставить рюкзаки в деревне! Даже котелок не взяли, чай вскипятить не в чем. А до деревни по морю — без малого пять километров.

Володька ушел. Он долго стаскивал лодку на воду, ворчал с досадой:

— Едят тебя мухи…

Наконец заскрипели уключины, захлопали по воде весла…

Мне показалось, что на нашем островке стало тише и пустынней. Словно что-то очень привычное, нужное увозил Володька.

Есть хочется. Анатолий достал из травы чирка — единственную добычу за этот вечер — повертел в руке в бросил обратно. Что в нем толку, все равно соли нет.

— Давай спать, — говорит Анатолий. Но сам сидит не двигаясь, обхватив колени. — Любопытно, как он будет доить корову. Вымя оборвет…

Я тоже думаю о Володьке. О том, что на штанах у него наляпаны одна на другую заплаты, что громадные сапоги явно ему не по росту. Когда мы были в его избе, по-холостяцки пустой и неприбранной, мне показалось, что здесь давно не было женщины.

Познакомились мы с Володькой несколько часов назад.

Нам нужно было поспеть к вечернему перелету уток. Хотя и был пройден добрый десяток километров, мы не останавливались, не сбавляли хода. Сапоги стали пудовыми, а рюкзаки так нарезали плечи, словно там лежали кирпичи. Последнюю гору перед деревней преодолели уже с трудом.

Остановились у крайней избы, гадая, в котором доме можно попросить лодку.

На крыльцо вышел невысокий паренек в синей навыпуск рубахе, присел на корточки и принялся нас рассматривать. Шея явно длинновата для его роста, и когда он склоняет голову чуть набок, кажется, что он пытается рассмотреть, что находится за нами. Глаз его не видно — они скрыты тенью; солнце резко очертило выдавшиеся скулы, крутой лоб и тяжелый подбородок. Трудно определить возраст парня — то кажется, что ему лет семнадцать, а то и все двадцать два дашь.

— За утками? — спросил он равнодушно.

— Да, приехали вот…

— Поди, лодка нужна?

Мы переглянулись: на ловца и зверь бежит!

— Нужна, — виновато признался я.

Паренек посмотрел на свои грязные босые ноги, подумал и сказал:

— Без лодки вы никуда…

Он встал и пошел в избу. А как же лодка?

— Мы заплатим, — поспешно заговорил Анатолий.

Паренек глянул на него так, словно не понял, о чем идет речь. Потом нахмурился и с обидой ответил:

— Сами зарабатываем. — И ушел. Голос его донесся уже из темных сеней: — Возьмите там, под горой, у березы.

Мы стояли обескураженные. Неприятно, обидели человека… Да в конце концов, ладно, главное — лодка есть.