Охотник на людей

Он не собирался давить на нее.

Он видел, что она нуждается в пространстве, что она, когда будет готова, сама заговорит. Ее тело обмякло от благодарности, к глазам подкатились слезы.

Он знал, каково это — потерять единственного человека, вокруг которого вращалась твоя жизнь. Ему тоже устроили разнос в связи со смертью любимого человека. Такой мужчина хотя бы мог ее понять.

Она могла бы влюбиться в такого мужчину, как этот. Вот только Гейб был не просто мужчиной, он был офицером полиции.

Он дал клятву соблюдать закон, следовать его букве. Закон, написанный черным по белому. А то, что она сделала, было серым.

Серым-пресерым.

Она медленно и неуверенно повернулась к нему. Он приподнял ей подбородок, заглянул в глаза и наклонился вперед. Его губы встретились с ее губами. Он поцеловал ее так нежно, так ласково, что Сильвер показалось, что она растаяла изнутри.

Она прислонилась к плите. Гейб придвинулся ближе и всем телом прижался к Сильвер. Она чувствовала, как его ремень впивается ей в живот, как ткань его пуленепробиваемого жилета шершавит ее руку. Она крепче прижалась губами к его губам, ожидая, страстно желая, чтобы он поцеловал ее глубже, чтобы на этот раз раздвинул ее губы и проник языком ей в рот.

Но он остановился и нежно заглянул ей в глаза.

— Я умираю с голоду, — шепотом признался он.

Она чувствовала, что дрожит внутри, а в животе разливается жар.

— Я… я тоже, — хриплым шепотом сказала она. Она даже не подозревала, насколько изголодалась.

По прикосновениям. По любви, доброте. По пониманию. И больше всего на свете — по отпущению грехов.

Ей хотелось вновь почувствовать себя по-настоящему внутренне свободной. Избавиться от чувства вины.

Ее глаза наполнились влагой. Она посмотрела на него, и по ее щеке медленно скатилась слеза. Ее губы задрожали.

Этот мужчина расколол ее пополам, заставил выплеснуть все это наружу. Она не думала, что способна заплакать. Она была в ужасе от того, что произойдет дальше.

Он протянул руку и, ничего не сказав, подушечкой большого пальца смахнул ее слезу. И вновь Сильвер была безмерно благодарна. Она неуверенно улыбнулась.

— Тарелки в шкафу позади тебя.

Гейб снял бронежилет и повесил его на спинку стула. Сильвер не сводила с него глаз, не в силах даже пошевелиться. От нее не ускользнул символизм того, что он сбросил с себя броню.

Он чувствовал себя как дома. В ее доме.

Гейб расставил на тяжелом деревянном столе Сильвер разноцветные тарелки и разложил салфетки. Как же сильно он скучал по дому! Настоящему дому, с очагом и запахами хорошей кухни, с духом товарищества и любви. Он положил ложки рядом с тарелками, и по его губам скользнула грустная улыбка.

— О чем ты думаешь? — спросила она. Ее завораживающие голубые глаза светились, переброшенная через плечо темная коса поблескивала в свете очага. Она поставила на стол дымящуюся кастрюлю.

— Я подумал о том, что моя мать была бы впечатлена.

Сильвер вопросительно приподняла бровь.

— Почему?

— Ты — женщина, которая не только готовит, но и стреляет, и умеет освежевать подстреленную дичь. Да, мою мать это впечатлило бы. Однако моя младшая сестра, — его улыбка стала шире, а на сердце стало тепло, стоило ему подумать о роде Карузо, — вегетарианка.

— Она бы здесь долго не протянула, — сказала Сильвер с улыбкой, ставя кастрюлю на стол. — Охота — это наш способ выживания, и так было всегда.

— Я знаю. — Он подумал о Стайгере, о том, что слово «охота» имело для него совершенно другое значение. Для Стайгера это был кровавый спорт, острые ощущения, преследование живого существа с намерением обладать им, полностью подавить его волю ради собственного удовольствия. Речь шла о доминировании. Речь шла о том, чтобы полностью подчинить себе другое человеческое существо.

Он взглянул на дверь. Он видел, что она заперла ее. Ставни также были плотно закрыты. Ее собаки лежали у очага, казалось бы, спокойно, однако при каждом малейшем звуке их уши вставали торчком.

Если кто-нибудь приблизится к ее хижине, собаки первыми поднимут тревогу. Его ружье лежало на столе, ее дробовик — на стеллаже. Его табельный пистолет был на расстоянии вытянутой руки. В целом он чувствовал себя в безо-пасности. Главным образом потому, что интуиция подсказывала ему — Стайгер не нападет на них здесь.

Это не было бы забавой.

Это не было бы охотой.

Он останется на ночь и присмотрит за Сильвер. Утром отвезет ее на общее собрание жителей поселка, где постарается уговорить кого-нибудь из мужчин выступить в роли ее телохранителя, а сам отправится заманивать Стайгера в лес.

Один.

— Твоя мать хорошо готовит? — спросила Сильвер, усаживаясь напротив него, и протянула сервировочную ложку, жестом предлагая ему положить на тарелку рагу.

— В лучших итальянских традициях, — ответил он, беря ложку и выкладывая на тарелку тушеное мясо. От насыщенного запаха у него тотчас потекли слюнки. — Жизнь нашей семьи полностью вращалась вокруг кухни. Что бы ни случилось, — хорошее или плохое, — долг нашей матери состоял в том, чтобы всех накормить.

— Ты говоришь в прошедшем времени.