Охотник на вундерваффе

Потом он спросил, что я от него лично, собственно, хочу. Я, не вдаваясь в излишние детали, ответил, что когда мы все вечером пойдем в атаку (а точнее – в контратаку), я буду двигаться вместе с их «ИСУ-122» или внутри машины, или на броне – по обстоятельствам. Как только я увижу что-нибудь, способное меня хоть немного заинтересовать, тут же спрыгну. От них потребуется только притормозить по моей команде.

По-моему, эти мои объяснения капитана вполне удовлетворили. Во всяком случае, уточняющих вопросов не последовало.

– Ладно, старшина, осваивайтесь пока, – сказал Востропятов и, запахнув полушубок, полез обратно в машину.

Я положил фаустпатроны и кирасу на моторное отделение самоходки, а потом заглянул в открытый рубочный люк САУ, тот, который слева-сзади. Внутри машины было довольно холодно. Оно и понятно – полк прибыл на позицию вечером и, поскольку предстояло наступать, рыть капониры, окопы и разворачивать под машинами, как это было тогда принято в зимнее время, временные печки самоходчикам явно запретили. Гонять двигатели на холостых оборотах им в такой ситуации тоже явно не полагалось из соображений как экономии горючего, так и маскировки.

Так что внутри «ИСУ» было чуть теплее, чем снаружи, и влезать туда я не торопился, тем более что ее героический экипаж, похоже, спал вповалку на дне боевого отделения, укрывшись чем только можно. Обычная военная ситуация – если ничего полезного в данный момент не делаем, то непременно спим, поскольку в следующий момент тебя могут заставить бегать двое или трое суток подряд, не давая ни спать, ни жрать, ни какать. На фронте бывает всяко…

В общем, я остался снаружи и, присев на край рубки «ИСУ», осмотрел окрестности в бинокль. С неба сыпал редкий, похожий на манную крупу снег. Вокруг был редкий лесок, за ним поле, на котором смутно просматривались отдельные деревья, кусты и совсем уже в отдалении какие-то строения. Там же находились позиции противотанкистов, которые были почти неразличимы с этой точки, а еще дальше траншеи пехоты, которые были вообще не видны. Канонада слышалась отчетливо со всех сторон, но непосредственно передо мной артиллерия не стреляла. За те двадцать минут, что я наблюдал за местностью, где-то в районе пехотной передовой лишь пару раз бабахнули одиночные винтовочные выстрелы (может, чей-то снайпер работал, а может, и просто для профилактики), вызвавшие суматошное метание ворон над заснеженными кронами голых деревьев, но в нечто большее эта пальба не переросла. Стояла та самая пресловутая «зловещая тишина», которая, по мнению разных маститых писателей, бывает перед атакой или просто боем.

Позади меня захрустел под чьими-то ногами снег. Я опустил бинокль и обернулся. К самоходке, никуда не торопясь, подходил невысокий мужик в танкошлеме, темно-сером комбезе, напяленном поверх комбинезона ватнике и валенках, по-видимому, член экипажа. В руках мужик держал туго набитый вещмешок.

Его лицо показалось мне смутно знакомым, вот только откуда?

– Товарищ капитан, – крикнул подошедший. – Харчи на двое суток опять выдали сухим пайком, принимайте!

Голос у него тоже был вроде бы знакомый.

– Ну, давай уже, Драч, – сказали где-то в глубине рубки «ИСУ» знакомым голосом командира батареи. Самоходчик опустил вещмешок в люк (там его заботливо приняли чьи-то руки) и здесь наконец-то разглядел меня. Лицо его приобрело удивленное выражение.

– Сержант? – спросил он как-то неуверенно.

И в этот момент я понял, откуда он мне знаком. Господи, да не может этого быть! Как пел уже в далекие наши времена Розенбаум: «А в морской пехоте есть что делать пацанам шикарным…»

– Драч? Лейтенант? – спросил я. – А как же Черное море и твоя морская пехота?

– Не лейтенант я, – хмуро уточнил Драч. – Я теперь младший сержант. И уточнил: – Заряжающий…

На того Драча, которого я, было дело, встречал под Москвой и потом, в Новороссийске, он теперь, честно говоря, походил не очень. Был он тощим и вроде бы даже стал меньше ростом, а его физиономия постарела лет этак на десять. Опять же тот, прежний лейтенант Драч был блондином, а у этого на висках под шлемофоном просматривались какие-то сероватые волоски – поседел, что ли? Как его, однако, жизнь-то ударила…

Не зная, как продолжить разговор, я для начала спросил, не хочет ли он курить? Он, естественно, хотел, и дальше мы общались уже после того, как я достал из кармана пачку «Беломора» (сам не курю, но на войне приобрел привычку таскать с собой папиросы или махорку, на случай, если кто курит, поскольку во все времена на халяву уксус сладок и хлорка творог).