Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств

Между тем Бейлесс так и не дал показаний. Через неделю после окончания суда в интервью «Атланта джорнал» и «Атланта конститьюшн» он признался, что считал Уильямса эмоционально способным пойти на убийство, что тот был «неуравновешенным» и, по мнению психиатра, убивал ради «власти и навязчивого желания управлять». Врач сказал, что Уильямс просил его «либо не упоминать в своем докладе некоторые моменты, либо вообще не давать показаний». По словам Бейлесса, одно из ключевых затруднений для защиты состояло в том, что Уильямс настаивал на своем желании распоряжаться всем самостоятельно.

Эти сведения я нашел крайне интересными, главным образом потому, что они в точности соответствовали психологическому портрету, который составили мы с Роем Хейзелвудом. Не менее интересным показалось мне и другое событие, имевшее место во время судебного заседания.

Вместе с большинством иногородних участников слушаний я поселился в центре Атланты, в отеле «Марриотт», что рядом со зданием суда. Однажды вечером я в одиночестве ужинал в ресторане отеля, как вдруг ко мне подошел солидный чернокожий мужчина (с виду лет сорока пяти), представившись доктором Брэдом Бейлессом. Я сказал, что знаю, кто он и почему он здесь. Когда он попросил разрешения присесть, я заявил, что это плохая идея, раз он завтра утром будет давать показания: нас не должны видеть вместе. Но Бейлесс парировал, что его это не волнует, затем сел и спросил меня, знаком ли я с его внушительным послужным списком. В ответ я прочитал ему одну из своих мини-лекций по криминальной психологии и добавил: если он даст те показания, которых от него ожидает защита, то опозорит и себя, и свою профессию. Уходя, он признался, что очень хотел бы приехать в Куантико и прослушать наш курс. Подмигнув, я ответил, что мы сначала поглядим, как он завтра себя поведет.

На следующее утро — какое совпадение! — я узнал, что доктор Бейлесс уехал к себе в Аризону, так и не дав показаний. На скамье передо мной Биндер кусал локти, жалуясь на «давление обвинения», которое распугивает его свидетелей-экспертов. Конечно, такой цели я не преследовал, но грех было не воспользоваться такой возможностью. Хотя на самом деле, по-моему, доктор Бей-лесс обладал достаточной внутренней целостностью, чтобы распознать истинную сущность обвиняемого и не позволить манипулировать собой ни одной из сторон.

Во время слушаний представители обвинения Хэл Дэдмен и Ларри Петерсон проделали прекрасную работу, мастерски орудуя всего двумя уликами — волосками и частицами одежды, но наука идентификации очень сложна и по своей природе далека от яркого театрального действа. Вся их речь сводилась к тому, что вот эта ворсинка с ковра загнута вот сюда, а вот эта — сюда. В конце концов им удалось доказать, что частицы, найденные на телах всех двенадцати жертв соответствуют зеленому с фиолетовым покрывалу из спальни Уильямса, около половины — ковру в гостиной и примерно столько же — частицам, найденным в его «шевроле» 1970 года. Помимо этого, во всех случаях, кроме одного, им удалось установить соответствие частиц с шерстью немецкой овчарки Шебы, питомице ответчика.

Когда настала очередь защиты, перед судом выступил привлекательный адвокат, этакий канзасский Кеннеди, который все время улыбался жюри, видимо, надеясь таким образом опровергнуть показания Дэдмена. По завершению заседания команда обвинения собралась для подведения итогов дня и от души посмеялась над неубедительностью канзасского красавчика.

Потом коллеги обратились ко мне:

— Что скажешь, Джон?

Я успел понаблюдать за присяжными и сказал:

— Позвольте вас расстроить. Вы сливаете дело.

Все были в шоке: меньше всего они ожидали от меня таких слов.

— Может, вам речь адвоката и не показалась убедительной, — объяснил я, — но вот присяжным он вполне понравился. Мало того: даже я с большим трудом понял, о чем толковал Хэл Дэдмен. А свидетели защиты, пусть и выглядели простовато, говорили вполне доступным языком.

Обвинителям хватило вежливости не послать меня куда подальше, но я, будучи опытным психоаналитиком, отчетливо осознал, что мне здесь не рады. Все равно меня дожидалась целая кипа дел, да и к тому же пора было готовиться к слушанию по делу Мэри Фрэнсис Стоунер. Кроме того, постоянные разъезды начали сказываться и на моей личной жизни. Я редко появлялся дома, мало участвовал в жизни семьи, и из-за этого наш брак трещал по швам. Здоровье тоже пошаливало: я не занимался спортом и постоянно находился в стрессе. Я набрал номер Ларри Монро и сообщил, что возвращаюсь в Куантико.

Едва я успел выйти из самолета и сесть в машину, как узнал, что обвинение решило прислушаться к моим словам. Они стали замечать, что события развиваются именно так, как я и предсказывал, и просили меня вернуться в Атланту и помочь со свидетелями защиты.