Охотник за разумом. Особый отдел ФБР по расследованию серийных убийств

— Нет, и не хочу знать, — ответил врач. — Мне некогда вдаваться в подробности дел каждого подопечного.

Также он добавил, что не позволит информации негативно повлиять на его отношение к пациенту.

— Знаете, доктор, давайте-ка я вам все же расскажу, что натворил Томас Ванда, — не унимался я.

Прежде чем психиатр успел возразить, я засы́пал его подробностями того, как еще на свободе этот асоциальный одиночка примкнул к религиозной группе, а после собрания, когда все разошлись, стал настойчиво предлагать интим девушке, которая вела встречу. Та, конечно, отказалась от его любезного предложения, но Ванда воспринял ее нежелание весьма болезненно. Такие люди, как он, всегда реагируют неадекватно, если что-то идет не так, как им хочется. Ванда вырубил ее, затем отправился на кухню, взял нож и, вернувшись, нанес жертве множество колотых ран. Затем он вставил половой член в открытую рану на животе несчастной, истекающей кровью, и эякулировал.

Должен признать, случай удивительный. Девушка в этот момент лежала словно тряпичная кукла. Тело было еще теплым, из ран фонтаном лилась кровь, и убийца не мог не испачкаться. Однако, даже не обезличив жертву, он смог испытать эрекцию и оргазм. Думаю, теперь понятно, почему я так настаиваю, что преступление Ванда совершил на почве ненависти, а не сексуального желания. В тот момент им двигала вовсе не похоть, а злоба и ярость.

Кстати, именно поэтому нет особого смысла в том, чтобы принудительно кастрировать патологических насильников, сколь бы эффективной и правильной эта мера ни казалась многим из нас. Проблема в том, что это не остановит преступника ни физически, ни эмоционально. Изнасилование — это акт, порожденный злобой. Даже если отрезать насильнику яйца, разъяренный мужчина останется.

Я закончил свой рассказ о Ванде, и тут психиатр не выдержал.

— Вы просто омерзительны, Дуглас! — выпалил он. — Убирайтесь вон из моего кабинета!

— Это я-то омерзителен? — парировал я. — Вы собираетесь написать рекомендацию Томасу Ванде, ссылаясь на положительные результаты лечения, и при этом ни черта не знаете о пациенте. Как вы вообще можете говорить о том, что понимаете его, если даже не удосужились ознакомиться с фотографиями и отчетами с мест преступления и протоколами вскрытия? Вы знаете, как было совершено преступление? Можете точно сказать, действовал Ванда по плану или спонтанно? Понимаете ли вы его поведенческие предпосылки? В курсе ли вы, как он покинул место преступления? Пытался ли скрыться и создать себе алиби? Так по какому же праву вы беретесь судить о том, опасен Ванда или нет?

На это психиатру было нечего возразить. Вряд ли я сумел его убедить в чем-то, но в душе очень надеюсь, что мои слова заставили доктора пересмотреть свой подход к работе с пациентами. Это самая основа того, чем занимается наш отдел. Дилемма психотерапии, как я уже неоднократно отмечал, состоит в том, что лечение основано на личной оценке пациентом своего состояния. Больной, пришедший к психотерапевту по собственному желанию, старается максимально подробно и точно довести до врача свои мысли и переживания. А заключенный желает лишь поскорее выйти на волю и потому заинтересован в том, чтобы рассказывать психотерапевту только то, что тот хочет услышать. Все зависит от самого врача. Если он принимает подобные показания за чистую монету, не сопоставляя их с фактами биографии субъекта, судебно-психиатрическая система терпит провал. Вот Эд Кемпер и Монте Риссел, к примеру (и таких примеров немало), проходя курс психотерапии, параллельно совершали убийства и успешно это скрывали, а лечащие врачи, напротив, отмечали у пациентов «положительную динамику».

На мой взгляд, проблема в том, что университеты ежегодно выпускают толпы идеалистов — молодых психотерапевтов, психологов и социальных работников, — убежденных в собственной способности изменить мир к лучшему и добиться исключительных результатов. Устроившись в тюрьму, они, конечно, страстно хотят верить, что в самом деле помогают уголовникам меняться. Зачастую они не отдают себе отчета, что пытаются проанализировать разум того, кто сам является экспертом по части человеческой психологии. Преступник быстро понимает, насколько качественно новоиспеченный психотерапевт справился с домашним заданием. И если вдруг окажется, что попался нерадивый студент, то заключенному не составит труда перевернуть истинную сущность совершенного им преступления с ног на голову. Немногие убийцы готовы выворачивать душу перед теми, кто не знает об их «подвигах». Вот почему к беседам с уголовниками следует готовиться с особой тщательностью.

Психиатр Томаса Ванды, как и многие люди подобных профессий, опасается предвзятости по отношению к подопечным и старается оградить себя от излишних подробностей совершенных ими деяний. Но я всегда учу молодых специалистов: чтобы понять Пикассо, нужно посмотреть на его картины; чтобы понять преступника, нужно посмотреть на его преступления.