— Ну, тогда приступим!
Авель выхватил топор и плашмя стукнул мне по черепушке быстрее, чем я успел сказать «ня». Естественно, этот урод меня вырубил.
— Джаспер, все в порядке?
Меня поднял нежный голосок Лиры.
— Ох, духи небес, у тебя синяк на половину лица!
— Да неудивительно… – я осмотрелся, наверняка с мрачным выражением лица. Авель смылся.
— Гиз рассказала, что ты был тут с человеком каким-то, что-то обсуждали. Потом он вышел, откланялся и ушел, пояснив, что тебе надо отдохнуть. Гиз тебя проверила, а ты тут лежал с синяком. Позвала меня. Ты как?
— Это был коллега того парня, что меня сюда закинул, – отозвался я, проигнорировав вопрос.
В голове шумело. Ворох воспоминаний сталкивался, перемешивался, вставал на свои места. Старые, блеклые, словно не мои воспоминания. Родители в другом городе, сестра, не любившая меня, универ…
— И… Как? – с опаской спросила Лира. Ее можно понять. Сейчас нельзя предсказать, что со мной будет.
— Он вернул мне часть воспоминаний. Максимум доступных. Часть я все же потерял.
— И что? Вспомнил имя?
— Ага.
— Давай, что ли, еще раз познакомимся, – Лира села напротив меня, достала откуда-то чистый стакан и налила себе чая. Я снова невольно залюбовался кудряшками, падающими на плечи, – Мое имя ты знаешь. А ты?
— Джаспер, – и я улыбнулся ей во все тридцать два. А Лира улыбнулась в ответ.
Интерлюдия. Эдвин
Эдвин сидел на кровати, в дешевой съемной квартире, точил резонатор и собачился с Девятой. Не то чтобы ему действительно нужно было точить кинжал. Просто это успокаивало и одновременно занимало руки. А спокойствие и занятые руки – это вот прямо то, что ему сейчас требовалось.
Общаться с Девятой было откровенно трудно. Нрав хитрого, изворотливого, кровожадного берсерка, скрипучий голос, неизменно отдававшийся в костях черепа мерзким зудом… Эдвин впервые познакомился с Девятой, когда ему было четырнадцать, и до Летней войны было еще очень далеко, но так и не смог окончательно привыкнуть к ее голосу.
Осложнялось дело тем, что Девятая была возбуждена тем, что Эдвину сломали инструмент. Уже больше недели прошло, а муза все резвилась в его голове и упрашивала порвать на клочки ну хоть кого-нибудь. Эд был терпеливым человеком, но сейчас он был готов действительно кого-нибудь убить, лишь бы она заткнулась.
— «А я тебе говорю, что прорываться надо с шумом, с боем, с потоками крови…» – упрямо скрежетала Девятая.
— Ну а к чему мне шум? – отозвался Эд, с остервенением шоркая оселком по уже и так бритвенно-острому лезвию. – Я тихо зайду, узнаю все, что мне нужно, и покину заведение. Возможно, с призами. Это ведь почти верняк, след горячий, как пирог из печки.
— «Разве Инструктор учил тебя тихому проникновению? Тебя учили превращать людей в неопознаваемые комки мяса. Давай! У тебя это хорошо получается!»
— Тебе лишь бы мясо. Не спорю, многие люди заслуживают быть прирезанными, но обычные гости, обслуга? К чему мне их смерти? И ты сама знаешь, что мне учили и тихому проникновению.
— «Да, учили. И ты сам знаешь, что это все для того, чтобы устроенная тобой резня была еще более зрелищной!» – Девятая издала звук, будто шумно сглатывает слюну. Она была нематериальна, и, естественно, никакой слюны у нее не было и в помине, но, как и любая муза, звуки она повторяла просто превосходно.
На ее слова Эдвин только тихо вздохнул. Он прекратил мучать кинжал и прятал его в ножны. Вместо этого он перешел к столику, сел за ветхий, сухой и скрипучий стул, зажег стоящую рядом керосиновую лампу, вытащил револьвер и принялся за его разборку.
— «Потрясающий волшебник звука, второй Курсант, и занимается смазкой кусочка железа…» – сварливо отозвалась Девятая. Она не признавала огнестрельное оружие.
Эдвин мог бы ей возразить. Он мог бы заставить ее вспомнить Битву Девятнадцати королей, свинцовый дождь, сеющий смерть, грохот артиллерии, бело-желтые густые клубы ядовитого газа… Но не стал. Зачем? Все эти аргументы он приводил десятки раз. Да, это заткнет Девятую на полчаса. А потом она еще часа три будет истекать слюной по воспоминаниям о толпе варага, волной заливающейся в окопы. Еще два дня там нельзя было ходить – ноги по колено тонули в смеси глины, крови и ихора.
Эдвин неторопливо, точно медитируя, разобрал револьвер, смазал все подвижные части, собрал его воедино, зарядил патроны и положил оружие в кобуру.
Все это время Девятая изводила его требованиями устроить резню. Если бы Эдвин достал резонатор, впустил ее в свои кости, вышел бы в зал трактира двумя этажами ниже и превратил всех в некрасивую краску для стен, она бы затихла. Всегда в таких случаях затихала. На день или два.
Поэтому Эдвин достал небольшую кожаную сумку. Вытащил оттуда бутыль спирта, небольшую спиртовую горелку, пестик с ступкой и стеклянный стаканчик. Начал извлекать другие ингредиенты.