Охотники за алмазами. Открытие века

— Не ори, слышь! Ты кто такой? Начальник?.. А для нас сегодня нету тут начальства!.. Мы свое оттарахтели… Во! Дай погулять людям…

За спиной Теплова тревожно загудел авральный рельс. В вагончике сразу стало тихо. Евграф повернулся и, не оглядываясь, прыжками помчался к буровой. Звать никого не пришлось. Беда на буровой. К вышке бежали и те, кто вернулся с вахты, и те, кому предстояла ночная смена.

— Раствор пузырится!

Мастер по испытаниям, моментально оценив положение, заорал во все горло, стараясь перекричать гул дизелей:

— Свет! Вырубить свет! Выключай моторы!..

Дважды приказывать не пришлось: каждый понимал, какая грозит опасность. Случайная искра — и отпрыгнуть не успеешь, как полыхнет пламенем. Кто-то метнулся к аварийному рубильнику. Вышка утонула в темноте. Замолкли дизели — и сразу оглушила тишина. Только ветер хлестал мокрым снегом. Вспыхнули желтыми светлячками электрические фонарики.

— Превентор! Перекрывай скважину!..

Перекиньгора и с ним трое бурильщиков бросились под навес и, упираясь ногами, стали крутить штурвал задвижки. Но тяжелые плашки сходили медленно и нехотя, чья-то могучая сила раздвигала их.

Рядом с буровой рабочие спешно подводили массивные чугунные «елки», собирали трубы фонтанной арматуры, задвижки… А под настилом, из глубины по скважине шел клокочущий гул. Словно под землей проснулся какой-то невиданный гигантский зверь, он недовольно рычал, и от его непривычного урчания становилось не по себе. Внезапно земля вздрогнула. Гулко выстрелила скважина — и шипящий поток бурого глинистого раствора, смешанного с газом и нефтью, хлестнул мощной струей вверх, под купол вышки. А оттуда, дробясь о перекрытия и смешиваясь со снегом, падал вниз. Бурильщики шарахнулись от скважины.

А гул все нарастал, и струя становилась все мощнее и все яростнее хлестала в небо с диким напором. Остро запахло нефтью. Фонтан!..

— Что же вы, черти, растерялись! — крикнул Липиков. — А ну, за мной! Подводи арматуру! Дава-ай!..

Нефть смешивалась со снегом и черными липкими хлопьями падала на головы, на плечи, на спины. Черно-белая метель заволокла буровую. Теплов, мокрый от пота, перепачканный нефтью, пьянея от радости и напряжения, сбивая в кровь руки, таскал вместе с рабочими трубы, подводил противофонтанную арматуру…

Всю долгую мартовскую ночь бригада бурильщиков вместе с испытателями усмиряла нефтяной фонтан. Когда наступил серый рассвет, бушующий поток был, наконец, загнан в чугунные трубы и скован мощными задвижками. Но люди не расходились. Перемазанные нефтью, усталые, голодные, они смотрели сияющими от счастья глазами на свою судьбу, на свою заляпанную нефтью вышку, К утру буран стих, угомонился, по розовеющему небу низко плыли лохматые серые тучи и, казалось, чуть ли не задевали за вершину вышки. Она стояла какая-то необычная, притихшая, в сосульках и гроздьях наледи, и в неясном утреннем свете казалась празднично принаряженной, золотистой.

А внизу под вышкой пританцовывала, шевелилась кучка грязных людей, связанных одной трудовой судьбой. И эта связь, которая крепко держала их долгие изнурительные месяцы, вдруг ослабла, нарушился привычный ритм жизни. Впереди больше не было ни вахт, ни авралов, ни дневных, ни ночных смен… И нагрянувшая свобода настораживала неопределенной пустотой незанятости. Они еще полностью не осознавали свершенного подвига и чувствовали, жили счастливой уверенностью исполненного долга.

5

Самолет летел, как казалось Фарману, слишком медленно. Наконец, сделав круг, АН-2 пошел на посадку, нацеливаясь на ровное поле реки. Вспахивая лыжами снежную целину, поднимая белые вихри, подрулил к пологому берегу.

Проваливаясь в глубоком снегу, к самолету бежали буровики. Фарман впервые видел их такими: лица, как у папуасов, раскрашенные, перемазанные нефтью, счастливые.

— На руках! Несем! Ура!

Далманова подхватили дюжие руки, подбросили вверх. Он растерялся, беспомощно озирался, пытался ухватиться за что-нибудь, но снова взлетал над толпой.

Вот и вышка. Обледенелая, странно тихая. Чуть в стороне, за кочегаркой, в безопасном месте бульдозером спешно очищена от снега глубокая лощина. На ее дне густела темная масса, У Фармана перехватило дыхание. Нефть!..

— Открывай задвижку! — командовал Евграф.

Около вышки, за щитами, кто-то повернул штурвал. Конец трубы, выступающий над лощиной, качнулся, нервно задрожал. Послышался глухой нарастающий гул. Все притихли вокруг Далманова, замерли, заново переживая свою радость. Томительно бегут секунды — и вот, с тяжелым придыхом, обдав острым запахом газа, под сильным напором взметнулась могучая густая струя тяжелой маслянистой жидкости, разлетелась крутым веером вверх. Она была не обычная, не темно-коричневая с привычным синевато-зеленоватым отливом, а совсем другая, радужно-светлая, золотистая, чем-то похожая на свежий мед. И пахла сладко и пронзительно терпко, дурманя голову.