Охранитель

«Interitus» позволял навеки заключить его сущность в эту маленькую сферу — прощай свобода и соединение с природой после телесной смерти! Тюрьма без надежды, одиночество без веры об избавлении. И абсолютная власть мага, сотворившего жуткий аркан.

— Итак, будем разговаривать?

— Будем, — с трудом выдавил домовой. — Отпусти, я не убегу. Ты сильный. Куда сильнее того, предыдущего…

— Рад, что мы пришли к взаимопониманию, — усмехнулся Рауль. Протянул руки к узлу на шнуре, обвивавшем Etxeko. Перед тем как прочесть снимающее «Non adsume» заклятье напомнил: — Обманешь — до самого Страшного Суда будешь сидеть в моем кошеле и тешить господина древними легендами. Понял?

— Ты сначала доживи до этого вашего суда, — сварливо ответил домовой. — Сказано: не убегу. Развязывай.

* * *

Домовой, против обычаев своего племени, не надул — заставить артотрога уважать себя можно только доказав безусловное превосходство, особенно в области магии.

В том, что мэтр Ознар при желании достанет Etxeko из-под земли в самом прямом смысле этих слов, сомнений не оставалось — Рауль срезал со шкуры пленника прядь шерсти. Зная надлежащие арканы беглеца можно будет отыскать хоть в Африке или Месопотамии.

Звали домового, кстати, «Inurri», в изводе на общепонятный язык — «Муравей». Видать, с самого рождения был шустрым.

Прислуживать Gizaki среди нелюдей считалось делом самым последним — позора не оберешься, — но изъятия из правила случались: помогать могущественному колдуну не зазорно, поскольку магические способности наследуются от смешанных браков представителей «изначальных», то есть волшебных рас с людьми.

Инурри капитулировал быстро — во-первых опасаясь за свои жизнь и посмертие, во-вторых Raul-jaun наглядно убедил в серьезности своих намерений. Оставалось выторговать более или менее приемлемые условия сотрудничества и не позволить человеку помыкать собой, при этом не оскорбив чародея.

Рауль не стал требовать лишнего, уверив Инурри, что не заставит его приносить золото из старинных кладов, шпионить за соплеменниками или открывать семейные тайны. Домовой мэтру ничуть не мешает — оставайся, живи, ничего не бойся. Только не досаждай госпоже Матильде и слугам, договорились? Вот и славно.

А теперь поведай, что за человек был Гийом Пертюи. Ты ведь давно живешь в доме, многое видел и слышал?

— Девяносто шесть лет по вашему счету, — сказал Инурри. Освободившись от пут артотрог забрался повыше, на выдвинутую заглушку дымохода подвальной печки. Заодно рядом отдушина, если Gizaki нарушит слово и проявит враждебность, можно попытаться сбежать. — Старую хозяйку еще помню, редкая стервища и потаскуха была, блудильню содержала… А нынешняя поселилась тут лет двадцать назад.

— Разве это бывший бордель? — удивился мэтр. — Совсем непохоже.

— Бордель с другой стороны был, по улице Сен-Обер. Перейти через двор…

— Всё это очень интересно, но может быть вернемся к аптекарю Гийому? Ты вино пьешь, Инурри?

— Пью, сладкое.

Рауль отыскал на дальнем столе уставленном разномастными алхимическими сосудами чистую мензурку, на всякий случай понюхал, не содержались ли в ней раньше яды или кислоты и протер рукавом рубахи. Наполнил бургундским.

— Бери.

— Вкусно, — согласился домовой. — Этот твой Гийом был txar, плохой. Я его не любил. Его никто не любил, кроме старой ведьмы.

— Вдовы Верене?

— Угу. Он ее ублюдок.

— Сын? Незаконнорожденный? — присвистнул мэтр. — Становится всё интереснее и интереснее. От кого? Почему ты назвал мадам Матильду ведьмой?

— Она и есть ведьма. Очень сильная. Истинное обличье скрыто — никак не могу различить. Просто об этом никто не знает. Кроме меня.

— Неужто? Тогда почему я ничего не почувствовал? Рассказывай! Во всех подробностях!

Глава третья

В которой благородное общество развлекается, из Авиньона приходит письмо с недобрыми вестями, а нечистая сила торжествует и сама того не подозревая нарушает перемирие между королями Англии и Франции

Аррас — замок Бребьер.

2–4 марта 1348 года.

Quodlibet у архидиакона был в самом разгаре.

Отыграли свое лютнисты, настала очередь «живых картин», представляемых, — вот умора! — карлами. Недомерок ростом всего в полтора локтя изображает библейского Давида в золотистой тунике, другой — как восьмилетний ребенок от пяток до макушки, — выряжен Голиафом. Еще с десяток карлов вопят и потрясают сделанными из соломы мечами, разыгрывая воинство филистимлян.

Убийственный снаряд, полетевший в противника из Давидовой пращи, оказался перезрелым персиком, с хлюпом поразившим Голиафа в лоб. Только брызги полетели. Невероятно смешно.