До взрыва оставались считанные минуты. Кейтель с явным раздражением заметил исчезновение молодого полковника. Ему захотелось выяснить причину столь странного поведения. Не выдержав, он вышел буквально на цыпочках. У телефона Штауфенберга не оказалось. Секретарша сообщила, что одноглазый и однорукий офицер очень спешил покинуть здание. Озадаченный и ничего не понимающий Кейтель возвратился назад. Генерал, докладывавший о положении на русском фронте, заканчивал свой отчет. Штауфенберг должен был выступать после него. Кейтель пребывал в полном замешательстве из-за его неожиданного и ничем не объяснимого отсутствия. Но скоро ему все стало ясно.
Ровно в 12 часов 42 минуты произошел взрыв. Штауфенберг, находившийся на расстоянии 200 метров, увидел огонь и клубы дыма, поднимавшиеся над гитлеровским конференц-залом. У него не было ни малейшего сомнения в том, что Гитлер и все остальные убиты. Он помчался в ближайший аэропорт, где сел в самолет, летевший в столицу. Покончив с фюрером, считал он, необходимо теперь осуществить военный переворот в Берлине.
Но бомба не убила Гитлера, а лишь слегка ранила. Прочная дубовая ножка спасла ему жизнь. Вопреки всему он был жив и полон энергии.
Всего несколько часов спустя Гитлер принимал Муссолини. Показав своему старому соратнику развалины конференц-зала, он рассказал о случившемся: «Я стоял здесь, у этого стола, и бомба разорвалась чуть ли не под моими ногами...» Затем он заключил: «Совершенно ясно, что меня хранит судьба. Я должен свершить предназначенное мне свыше».
К пяти часам вечера того же дня Гитлеру стало известно о бунте военных в Берлине. Против него восстали также и некоторые офицеры в Париже.
Во время вечернего чая один из присутствующих заговорил о расправе со штурмовиками Рема 30 июня 1934 года – о ночи «длинный ножей.» Это воспоминание привело фюрера в состояние крайнего возбуждения. Багровый от гнева, он сказал собравшимся о том, как намерен поступить со своими теперешними врагами: «Я отправлю их жен и детей в концентрационные лагеря, никому не будет пощады.»
Возмездие было облегчено провалом обоих мятежей, как в Берлине, так и в Париже. Прибыв в Берлин, Штауфенберг попытался захватить столицу и объявить нацистский режим низложенным. Однако сообщение о том, что Гитлер остался в живых, вызвало колебания и разногласия в офицерской среде. К полуночи бунт был подавлен. Что же касается самого Штауфенберга, его расстреляли поздним вечером того же многособытийного 20 июля, поставив к стенке во дворе военного министерства.
В час ночи 21 июля вся Германия услышала хриплый и дрожащий голос Гитлера, обратившегося к немецкому народу по радио. Он сказал, что «преступление, невиданное в германской истории», завершилось полным провалом.
«Ничтожная клика амбициозных, безответственных и бездарных офицеров замыслила заговор, ставивший целью уничтожить меня... Бомба, установленная полковником Фон Штауфенбергом, взорвалась в двух метрах от меня. Она серьезно ранила несколько моих верных и лояльных соратников, один из которых скончался. Я сам остался совершенно невредим, если не считать незначительных царапин и ожогов. Я считаю это еще одним подтверждением миссии, возложенной на меня Провидением».
Гитлер закончил выступление по радио обещанием «свести счеты» с врагами. Надо заметить, что он сдержал свое слово. Тысячи лиц, заподозренные в нелояльности, как военных, так и гражданских, были осуждены на смерть. Главарей заговорщиков истязали в тюрьмах, где их вынуждали «чистосердечно признаться и покаяться». После чего проводились показательные процессы, вершившиеся «народным судом», на которых, как правило, выносились смертные приговоры.
Среди повешенных оказался фельдмаршал фон Витцлебен. Фельдмаршалы фон Клюге, Роммель и генерал Бек избежали жестокой мести Гитлера, покончив самоубийством. Роммелю за его прежние выдающиеся заслуги был предложен выбор: самоубийство или процесс по обвинению в измене. Он предпочел убить самого себя, чем быть повешенным.
Это вовсе не помешало Гитлеру публично объявить, что легендарный полководец умер геройской смертью в результате ранений, полученных в Нормандии. Он послал и телеграмму вдове Роммеля: «Примите мои искреннейшие соболезнования в связи с понесенной вами тяжелой утратой – смертью вашего мужа».
Чудом избегнув смерти и жестоко подавив армейский бунт, Гитлер, тем не менее, никогда полностью не оправился от событий 20 июля 1944 г. Генерал Гудериан вспоминал:
«Он никому больше не верил. Все мучительнее становилось говорить с ним о делах. Положение ухудшалось с каждым месяцем. Он часто терял самоконтроль и впадал в неописуемый гнев. В его интимном окружении никто не обладал сдерживающим влиянием».