Оккупация

И, словно отвечая на этот крик, из темноты заговорили пулеметы и автоматы. Первый бронетранспортер, снеся острым носом ворота, вломился на территорию бывшего пионерского лагеря…

Территория со специальным административным режимом

Донецк 14 марта 2022 года

Донецк…

Край степей и терриконов… Донецк – это уголь, Донецк – это сталь, Донецк – это люди, смотрящие вдаль. Уникальный регион не только по меркам Украины, но и по меркам всего постсоветского пространства. Регион, где жили и живут гордые, очень гордые люди. Нас никто не ставил на колени, и никому поставить не дано – это как раз про Донецк. Первая же попытка обернулась такой кровавой бойней, что мы еще десятки лет будем расхлебывать то, что тут натворили.

Но Донецк – это не только уголь и не только сталь, это еще и химический «Стирол», и табачный «Хамадей», и ликеро-водочный «Олимп», и сложнейший баланс интересов. Между ними, нами, и не совсем нами, и совсем не нами…

Полным ходом идет выполнение Минска и Минска+ – соглашения о вводе на территорию конфликта миротворческих сил. Миротворцы – миротворят, предприниматели – предпринимают, Россия и Украина о чем-то договариваются как открыто, так и из-под полы. У местных своя свадьба – идет торг за деньги на восстановление, за должности, идет разбирательство на тему, кто у кого что отжал и должен ли возвращать или, наоборот, – не должен. В основном разборки идут между донецкими и… донецкими же. Когда началась война – почти все, кто держал темы и активы, из страны дрыснули, а вернувшись, обнаружили, что их места давно заняты и делиться никто и ни с кем не хочет.

Все слито. Все предано, продано и забыто. Дело закончено. Забудьте.

Но забыто на уровне политиков и простого народа – того самого, что рожает детей, голосует на выборах, ездит раз в год в Турцию и корячится на работе. Они с облегчением выдохнули, когда все закончилось худым миром, и снова стали жить как жили. Наши летают в Киев, украинцы приезжают работать в Москву, в Питер, в Ростов. В Ростове куда ни плюнь – или дончане, или харьковчане.

Вот только те пять-семь процентов, которые горят, а не тлеют, – они ведь ничего не забыли. Не простили. Не поняли. Тоже – с обеих сторон.

Быть или не быть – каждый сам решает,Гореть или тлеть – сердцем выбирают.Небеса рассудят нас, их не подкупить,Мы выбираем жить, мы выбираем быть![99]

И всегда найдутся те, кто подольет в огонь, да не масла, а настоящего бензина. И все всё прекрасно понимают, что с той стороны, что с этой – кому нужна вражда русских и украинцев, настоящая вражда, до крови. Только понимают-то умом, а с сердцем сделать ничего не могут. Сердце – приказывает.

И пишутся в раскаянье стихи,Но в глубине души навеки будут с намиГрехи, грехи, грехи, грехи,Которые не искупить словами…

[100]

Иногда я думаю… а кто виноват во всей этой ж…, которая окружает нас со всех сторон. Кто виноват в том, что так легко наполняются яростью наши сердца… что мы, не задумываясь, променяли не самый худой мир на крепкую, качественную такую, с огоньком вражду. Нет, я не про Россию и Украину, я про Россию и весь остальной «цивилизованный мир». Ведь мир, тот мир, который был до четырнадцатого года, – он ведь не такой плохой был. Россия гнала на Запад нефть, газ, металл – обратно шли автовозы с машинами, фуры с селедкой и сырами и прочим, чем богата Европа. Русские туристы ездили, тратили деньги. Смотрели Париж, Лондон, Барселону, покупали дома в Черногории и квартиры на испанском побережье. Я лично знал человека, который деньги вложил – целый блок квартир под сдачу в Берлине купил. Кому от этого плохо было? Куда, в какую пропасть рухнуло то беззаботное время?

Танки на границе… американские солдаты, фоткающиеся у Иван-города. Неужели вот это все – лучше?

Не знаю…

Началось все, думаю, еще с Ирака. Того, первого. Когда американцы во главе коалиции стран легко, почти играючи, с минимальными потерями разгромили четвертую по величине армию мира – армию Саддама Хусейна. Охотно верю, что они не хотели какого-то зла. И просто подонок хотел бы для своей армии кровавой и страшной победы – вместо легкой и почти без крови.

Но суть в том, что эта победа стала и концом. Концом едва нарождающегося «мирного мира». Потому что все испугались. Россия, Китай, Иран – все. После того, что произошло в девяносто первом, ни о каком разоружении всерьез говорить было нельзя. Все помнили, что произошло в Ираке. Держали это в голове каждый раз, когда разговаривали с американцами. И любая нормальная, большая страна должна была делать все, чтобы ее нельзя было так же легко разгромить. Американцы этого не понимали.