Оккупация

Не то чтобы он любил его… они не понимали друг друга с тех пор, как Ильдар стал гуртовым на Майдане, а потом ушел в «Айдар», а дядя был ментом и избежал люстрации, организовав себе командировку в зону АТО и поотиравшись там при штабе. Ильдар воевал и убивал по-настоящему, в то время как его дядя – нет, но при этом у них были одинаковые удостоверения ветеранов АТО. И это всегда стояло между ними.

Надо сказать, что сначала Ильдар ненавидел дядю. Потом стал понимать. Потом стал работать с ним вместе. Такая метаморфоза произошла в сознании Ильдара тогда, когда он понял, что все бесполезно. В этой стране ничего не изменить, что они и доказывали своей жизнью каждый день…

И теперь он остался один. Родителей не было в живых.

Перед тем как идти домой, он зашел в «Сильпо». Рука привычно потянулась к бутылке – но тут он вспомнил, как они выпили крайний раз и что с этого вышло. И решил вместо этого взять мяса и пожарить его…

Дома все было как обычно. Он бросил покупки в прихожей, даже не позаботившись о том, чтобы убрать мясо в холодильник, прошел в комнату, в которой из мебели была только кровать. Лег рядом, прямо на голый пол, сжался и застыл.

Точно так же он проводил время в камере – его арестовали в Киеве, подбросили наркоту… была негласная команда принимать добробатовцев под любым предлогом и без. Дядя узнал – вытащил…

В голове словно метроном отстукивал страшный ритм… один… один… один…

Теперь он совсем один…

Он встал с пола только спустя одиннадцать часов, когда позвонили по телефону. Это был капитан Дворник из Киевского ГУВД. Ющук сказал, что он болеет и хотел бы взять неделю отпуска на похороны дяди. Это было воспринято с пониманием…

Пройдя на кухню, он поставил сковороду на огонь, бросил на нее мясо. Но есть не смог… затошнило. Одевшись, он выскочил из дома…

Куда идти? В этом городе больше нет никого, кто был бы ему родным. В этом городе нет ничего, что бы принадлежало ему.

Ему вдруг стало страшно: ему тридцатник, и у него нет детей. Он ушел на войну и не оставил детей. А если бы он не вернулся с войны?

Ведь это – смерть. Настоящая…

На ночь Ильдар привел домой какую-то потаскушку… подцепил ее у ночного клуба. Утром он обнаружил, что та сбежала, прихватив все деньги, что были в кармане. Его банально развели и ограбили.

Странно, но это происшествие почему-то привело его в себя… как будто вытолкнуло из мутной и вязкой жижи депрессухи, в которую он медленно, но верно погружался. Он прошел на кухню, поел – погодувался, чем бог послал. После чего подумал, что если у него нет денег – то надо сходить домой до дяди, там, наверное, есть. Ему нужны будут деньги… и надо решать с похоронами… узнать хотя бы, кто следователь, попросить выписать справку.

Дядя жил на Оболони, туда он добрался на автобусе. Старый, раздолбанный лифт закинул его на пятнадцатый этаж, ключ провернулся с трудом, что его насторожило – ключ был «родным», и проблем с ним быть не должно было. Достав табельный «Форт», он подтолкнул дверь, держа пистолет наготове. Прислушался. Никого не было. Он шагнул вперед и аккуратно притворил за собой дверь.

Чутье его не обмануло – в квартире и в самом деле сейчас никого не было. Но кто-то все-таки был. В квартире дяди был обыск, обыск профессиональный, и при этом поспешный. Только потому, что поспешный, они и оставили следы.

Ильдар открыл небольшой нож, который всегда носил с собой. Прошел на балкон…

Через двадцать минут он сидел в большой комнате, перед невысоким столиком. На столике лежали сто тысяч евро крупными купюрами, пистолет Макарова с запасной обоймой, пачка патронов, пачка гривен, два паспорта – украинский и российский – и несколько компьютерных флешек и карт памяти, заботливо упакованных. Самое то для полковника полиции…

Флешки – это точно компромат. В министерстве компромат друг на друга собирают все, иначе не выжить. Вопрос, что теперь со всем с этим делать.

Так ничего и не придумав, капитан Ющук аккуратно собрал все и начал раскладывать по карманам…

Похороны…

Самое необходимое и в то же время самое омерзительное в жизни человека действие. Мы идем на похороны, чтобы отдать дань уважения, но на самом деле про себя говорим – чур, чур меня. Но не получается. Все там будем. Все…

Как там…

Да, все мы смертны, хоть не по нутруМне эта истина, страшней которой нету,Но в час положенный и я, как все, умру,И память обо мне сотрет седая Лета.

Мы бренны в этом мире «под луной»:Жизнь – только миг, небытие – навеки,Кружится во Вселенной шар земной,Живут и умирают человеки.Но сущее, рожденное во мгле,Неистребимо на путях к рассвету,Иные поколенья на ЗемлеНесут все дальше жизни эстафету[31].