Оккупация

Она повернулась ко мне, вскинув длинные ресницы, устремив на меня детски-доверчивые глаза.

– Почему?… Я только сдала документы.

Я понял: сказал глупость и решил поправиться:

– Девушек мало, им, говорят, делают предпочтение.

– Хорошо бы, – сказала она просто, не уловив моего лукавства. – Я очень боюсь.

– А я знаю, что не пройду, так и бояться нечего.

– Почему же? – искренне удивилась она. – Надо верить и тогда пройдете. Непременно пройдете. Вы же взрослый!

Она сказала это так простодушно, что я почувствовал себя неловко. Словами «Вы же взрослый!» она окончательно меня сразила. Обескураженный, я замолчал надолго. Но она вновь ко мне обратилась:

– Когда будет первый экзамен?

Я достал записную книжку и предложил ей переписать порядок сдачи всех экзаменов и собеседований. Она охотно переписала. А я поднялся и сказал ей:

– Ну, ладно, до свидания. Пойду домой.

Она тоже поднялась и пошла со мной к выходу.

– А вы здешний, живете в Москве?

– Да. А вы?

Она смешалась.

– Извините, вы можете не отвечать.

– Никакого секрета нет. Я издалека – из латиноамериканской страны. Мой дедушка посол, и я с ним живу.

Я больше ни о чем не спрашивал, и мы шли молча. А она, дойдя со мной до театра имени Пушкина, остановилась.

– Ну, до свидания. Я попробую купить на вечер билет в театр. Для себя и для дедушки.

Мы простились, и я отправился на автобусную остановку.

С этой восточной девушкой, которая казалась даже моложе своих восемнадцати лет, я встретился через неделю, когда уже были сданы все экзамены и мы с волнением ждали собеседования: она подошла ко мне и, не здороваясь, спросила:

– Как ваша фамилия?

Я сказал. Она захлопала в ладоши:

– Пляшите, пляшите!…

– Зачем я должен плясать?

– У меня для вас хорошая весть: писатель Алексей Колосов дал отличный отзыв на вашу повесть. Он так и заключил: «Повесть написана профессионально, ее можно предлагать к изданию».

– А вы откуда знаете?

Девушка смутилась, покраснела и закрутила головой. Я подумал: «Она еще совсем ребенок, ей, пожалуй, и шестнадцати нет».

– Мой рассказ тоже к нему посылали.

– Ну, и…

– Одобрил. Сказал, что написан ласковой рукой.

– Поздравляю!… Вот это совсем хорошо. Считайте, вы уже прошли.

– Да почему я должна так считать? Конкурс-то вон какой!

– Конкурс для ребят, а вашего брата мало. А если еще и похвалил вас такой писатель!…

– А он хороший писатель? Я, к своему стыду, не читала.

– Да, он работает в «Правде» и пишет для газеты чудесные рассказы. Это вроде Чехова. Антон Павлович тоже работал в газете. Так что вы…

– Но нет, вы мне больше ничего не говорите. Я суеверная. Но, конечно, я очень рада. Девочки из приемной комиссии обещали снять копию с рецензии. Я покажу ее дедушке. Вот он обрадуется!

Она смотрела мне в глаза и готова была разрыдаться от счастья. Я в эту минуту был ей очень нужен. Очевидно, по той причине, что я, как она сказала, взрослый, она мне первому и открыла свою радость. Я уже заметил, как пристают к ней ребята, окружают, заговаривают, а она все время вырывается из их плена. Мое положение «взрослого» давало нам свободу, и мы могли общаться. Впрочем, и меня она скоро застеснялась, замкнулась и глаз не поднимала.

И лишь сказала:

– Хотите, я и вам закажу копию отзыва на вашу повесть?

– Да, конечно, я бы очень хотел, но это, наверное, чего-нибудь стоит? Я готов, вы мне только скажите.

– Нет, нет! Они сделают нам любезность.

Я не настаивал, и мы разошлись.

Прошло еще две недели, и нам сказали, что завтра вывесят списки принятых.

Я пришел домой, во дворе разыскал дочек и позвал их гулять по городу. У входа в Ипподром купили мороженое, а для мамы и бабушки целый кулек пирожных, и всем по большой плитке шоколада. Потом встретили маму и дома устроили целое пиршество. Надежда смотрела на меня и не могла понять, что со мной происходит. Я, кажется, делал возможное и невозможное, чтобы скрыть от нее творившуюся в моей душе бурю, но уже по опыту знал, что даже и малейшую тревогу или волнение скрыть от Надежды никогда не удавалось. И когда мы вышли с ней погулять перед сном, я сбивчиво и косноязычно залепетал:

– Да вот… надо бы посоветоваться: в газетах объявили о приеме в Литературный институт. Как ты думаешь…

– Тут и думать нечего: поступай и учись.

– Ладно, завтра схожу, узнаю.

– Артист ты и ломака – вот что я тебе скажу! Давно уж разузнал обо всем и ходил туда не раз, – говори лучше, что там и как?

Строгим тоном напал на нее:

– Ничего не узнал! Институт-то не простой, там конкурс творческий, его пройти надо. А на место, поди, человек тридцать приедут. Вот тут и подумаешь: поступать или нет? Чай, не очень хочется, чтоб мордой об стол стукнули.

Надежда схватила меня за уши и стала трепать, как мальчишку.

– Нет уж, если ты заговорил, значит уверен. Ну, ладно: иди, поступай. Книгу-то кончишь скоро. Деньги есть – сиди себе за партой спокойно. Если уж писателем стать решил – тут, конечно, знания нужны большие. Книгу-то все читают: и школьник, и генерал, и академик. Писатель всех должен уму-разуму наставлять.