Для структуры «Отягощенных злом» характерен «параллелизм сдвига». Эпизоды, образующие смысловую пару, связаны не зеркальным отражением, а, скорее, преобразованием текстового пространства-времени. На символическом уровне ситуации повторяются, на уровне непосредственного восприятия роман демонстрирует нам последовательно развертывающиеся грани реальности.
Вот делит человечество на козлищ и агнцев Колпаков, автор идеи организовать Страшный суд при помощи ядерного оружия. А вот позиция Аскольда:
«Перед нами выбор: либо мир труда, либо мир разложения. Поэтому у каждого тунеядца не может быть образа жизни, у него может быть только образ неотвратимой гибели, и только в выборе этого образа гибели мы можем позволить себе
Очень важно то, что Аскольд — ученик Г. А. Ведь «Демиург — творческое начало, производящее материю,
И постоянно повторяется центральный символ креста.
Идет на смерть Рабби. «Это же был для Него единственный шанс высказаться так, чтобы Его услышали многие! (…) Не оставалось Ему иной трибуны, кроме креста»(2).
Обречен Г.А. Оказалось, что в социалистическом Ташлинске крест — это единственная возможность заставить задуматься хотя бы десять человек.
Круг замыкается.
«Вы предали его, — сказал я. — Он так на вас надеялся, он до последней минуты на вас надеялся, ему в этом городе больше ни на кого не оставалось надеяться, а вы его предали. (Щеголь в фотохронных очках, кажется, пытался остановить меня: „Не забывай, с кем ты разговариваешь!“ И я тогда сказал ему: „Молчите и слушайте!“)…Вы сейчас послали его на крест. Вы замарали свою совесть на всю оставшуюся жизнь. Наступит время, и вы волосы будете на себе рвать, вспоминая этот день, — как вы оставили его одного в кабинете, раздавленного и одинокого, а сами нырнули в эту толпу, где все вам подхалимски улыбаются и молодцевато отдают честь…»(2)
Все повторяется и для учеников.
«…именно он. Иоанн, единственный из всех, встал с мечом в руке у входа и рубился со стражниками, не отступая ни на шаг, весь окровавленный, с отрубленным ухом, оскальзываясь в крови, хлещущей из него и из поверженных врагов, пока Учитель, сорвав голос, не подбежал к нему сзади и
Странно выглядит параллель между Иоанном, Агасфером Лукичом, Игорем Мытариным. Здесь опять проявляется асимметрия масштабного преобразования. Символ образует не пара, как обычно, а триада. «Мытарин» — это ведь очевидный намек на мытаря, то есть на апостола Петра. «В традиции Петр представляет экзотерическую, всенародную сторону христианства… Иоанн же — эзотерическую сторону, то есть мистический опыт, открытый лишь избранным, немногим»(2). Фигура Игоря объединяет в себе эти противоположности.
Образ Агасфера, дополнительно дуалистичный, превращает триаду в гексограмму. Ученик Рабби, сотрудник Демиурга, он скупает жемчужины человеческих душ — занимается делом, всегда бывшим прерогативой Сатаны, по учению гностиков — равноправного партнера могущественного Демиурга.
Так, многократно пересекаясь, усложняется древняя система символов.
3
Однако, углубившись в изучение запутанной многосвязной структуры романа, неевклидовой сети его повествовательной ткани, гностической символики, мы так и не ответили на три исходных «почему».
Почему Флору ненавидят?
Почему эта ненависть носит всеобщий характер?
Почему Флору защищает Г.А.?
Собственно, на последний вопрос ответ был дан, но лишь на наиболее общем, символическом уровне анализа. Напомню: на этом уровне проявляется триединство образов Рабби, Демиурга и Г.А., причем точкой пересечения оказывается милосердие, рассматриваемое как ключ к воспитанию Человека. Проповедь добра и мира, попытка заставить людей задуматься и смерть во имя этого. С точки зрения символики не суть важно, что такое Флора и справедливо ли отношение к ней. Г.А. защищает ее именно потому, что ее ненавидят, потому, что защита Флоры — дорога на крест.
Но кроме общего и абстрактного, есть еще частное и конкретное, кроме вечного — злободневное. В предыдущей главе мы пытались взглянуть на «ОЗ» отстраненным взглядом Демиурга. Теперь пора вернуться из вневременья ради следующей грани ДЦ.
Повторяю еще раз — элементы Динамической Целостности возникают лишь при взаимодействии Книги и читателя, вернее, могут возникнуть. Критика, анализ, толкования — все это суть упрощения Книги, облегчающие ее понимание, адаптирующие ее к условиям и задачам определенной эпохи.
«Они не бегут во Флору, они образуют Флору. Вообще они бегут не „куда“, а „откуда“. От нас они бегут, из нашего мира… Может быть, на наших глазах как бы стихийно возникает совершенно новая компонента человеческой цивилизации, новый образ жизни, новая самодовлеющая культура?»(2)