Око тайфуна

«— …Области сознания, через которые наиболее успешно происходит выплеск, у каждого свои. У тебя словесность, у меня вот — биоспектралистика. Мы называем их конструктивными областями. У Аськи, наверное, любовь».

«— Если эти собаки все-таки устроят войну… или без всякой войны нас перетравят заводами, дамбами… я буду помирать и жалеть только об одном: что не знала, когда. И не успела ни Антона накормить повкуснее, ни Симагина обнять… напоследок. А если Симагин женится не на мне (…) Я буду плакать, и целовать, и любить, — если он позволит. (…) Почти все лучшее во мне из-за того, что мы вместе. Потому что мы никогда не притворялись и не врали, шли друг в друга целиком: по-настоящему, какие есть… И связь уже нерасторжима»(2).

«— Вешаются на шею убогие куры, — а настоящего, хоть убейся, нет. Уж сидела бы дома со своим Симагиным — как же, взалкала африканской страсти, высокодуховной аморалки, истосковалось мещанское сердечко по запретным плодам, остренького захотелось; разумеется, от Андрюшки она побежала, только пальцем щелкни, но кой же ляд я щелкнул-то?»(2)

Противостояние романа, главная тема. Любовь.

Любовь как единственная сила, способная спасти мир? Смешно для ортодоксальных марксистов.

Но не зря тоталитарные режимы отрицают Любовь, а в антиутопиях проблемы ее регламентации, расчленения, уничтожения занимают едва ли не главное место.

Все дело в том, что пирамида садо-мазохистских отношений проста и способна перекроить по своему образу и подобию любой мир, штампуя стереотипную структуру. Лишь притяжение Двоих включает в себя связи, которые усиливались и усложнялись миллиарды лет. Разум и чувства умножаются на главную генетическую доминанту, что может быть жизнеспособнее? Вот только микроподсадки…

Любовь — сплав животного и человеческого, путь по острию ножа. Ее способность противостоять внешнему миру, кроить этот мир по своемуобразу и подобию определяется равновесием светлой и темной любви, эроса и антиэроса.

Значит — разъять Любовь, и Спасение станет гибелью.

Говоря о коллективном сознании, я намеренно опустил тогда это, главное. Взращенная официальной культурой закомплексованность породила психическую основу наших несчастий, превратив великий народ в нацию рабов, гордящихся своим рабством.

(Неумелые попытки показать в книгах и на экране земную любовь были восприняты большей частью страны как опасность, обрекающая общество на вырождение.)

«Этика и психология семейной жизни» выродилась в чтение основ гражданского законодательства вперемешку с Тургеневым, литература…

«…гуляли ученики ПТУ Надя и Сережа, ему нравилось, какая она красивая, какая у нее кожа чистая, теплая, и он наломал ей сирени и, преодолевая застенчи… чивость, взял за руку, а она спросила: „Тебе нравится твоя работа?“ (…) И мне говорят: все очень неплохо, но есть сексуальные передержки. Например, кожа. При чем тут кожа. Поймите, это же де-ети! Подростки! Пусть ему понравятся ее глаза…»(2)

Разумеется, воспевая «чистую», «возвышенную», «неземную», а на деле ханжескую любовь, официальная культура вытеснила реальную информацию об отношениях полов в глубь подсознания. Возникла «культура подворотни», отрицающая все, кроме животного. Как показывают опросы, в рамках данной субкультуры получает сексуальный опыт около 90 % молодых людей. Результаты известны [34].

«…повела его дальше, еще дальше, совсем далеко и, оставшись с ним вдвоем, похохатывала, когда он — злой, самолюбивый, уже ненавидящий, путался в ее застежках, а потом не умел войти, и снисходительно бормотала: „Да ниже… вот мальчишка неловкий…“ Ловкость. Это он запомнил навсегда. Умение, сноровка, навык. Не важно, что чувствуешь, — важно, как делаешь. Он пришел домой в три ночи, он совсем не чувствовал себя победителем, в пути его вырвало; он долго вытирал лицо, ладони и забрызганные выходные брюки (…) только что выпавшим снегом, брал чистое и отбрасывал грязным (…) и глупым, тошнотворным стало то, что вызывало трепет»(2).

Они разными вошли в магический треугольник отношений. Надломленная Ася, разучившаяся верить, Вербицкий, уже начавший путь в девятый круг, оставивший надежду. Симагин, на краю пропасти удержавший Асю. Вспыхнула открытость, тончайший шнур света, протянувшийся между Двоими, раскаленный до ядерных температур, чудовищно интенсивное поле притяжения. То, что Вербицкий назвал «проклятой струной». То, что должно его спасти.

Сколько бы мы ни говорили о предопределенности катастрофы (точка зрения Вербицкого!), мы не можем снять ответственности с героев. Рыбаков оставил им выбор.

В любом мире никто не может отнять у нас права оставаться людьми. «Никто. Только мы сами». Можно объяснить, почему Сталин — в той или иной форме — был неизбежен. Но нельзя простить тех, кто допустил культ. «Ах, вы не виноваты?»(2)

«Проклятая струна» вернула Вербицкому способность творить. Индукция могла пойти дальше, если бы Ася сделала встречный шаг, если бы она вспомнила об ответственности за того, кого приручила. Ведь она посчитала себя вправе быть с ним откровенной.