Око тайфуна

Странный мир одна тысяча девятьсот четырнадцатого года, мир, переполненный надеждами; в его богатстве и блеске, в новой науке, в триумфах техники и технологии, в непрерывном его восхождении кто усмотрел бы обреченность следующих лет? Быть может, Энгельс.

«…Для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной, — писал он и дальше развивал апокалиптическую картину, разумеется, не принятую всерьез в просвещенной Европе: — От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. (…) Крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как все это кончится и кто выйдет победителем…»(2)

А пока Европа жила если не мирной, то, по крайней мере, упорядоченной жизнью, и казалось, это будет продолжаться вечно: волнения в Ирландии, парламентские скандалы, достойно завершавшие миллионные аферы, медленный распад стареющей Оттоманской империи, сопровождаемый странно кровопролитными войнами — то с турками, то с собственными союзниками, спуск на войну новых и новых дредноутов… обычно пишут «лихорадочный», но, помилуйте, какая может быть лихорадка в деле военно-морского строительства? были бы деньги, — а деньги были… перманентная забастовочная борьба, плавно перетекающая в борьбу за место в палате депутатов, а то и за министерское кресло — даже не знаю, предательство ли это или аналог «нового мышления» в те спокойные годы; Атлантику пересекали корабли, подобных которым больше никогда не построили(3), уже пользовались радиосвязью — фантастическая идея Жюля Верна стала реальностью, как и древняя мечта о полете в небо, — обеспеченный мир, не знавший границ, кроме колониальных. И страха.

28 июля 1914 года Гаврила Принцип убивает Франца-Фердинанда. Проходит месяц; наконец 23 июля барон Гизль, австрийский посланник, вручает первый по счету ультиматум. Был еще мир, и он еще казался устойчивым. В самом деле, на фоне предыдущих кризисов этот смотрелся как-то несерьезно.

Сербы приняли ультиматум, за исключением одного второстепенного пункта. Через двадцать минут австрийское посольство покинуло Белград. Началась мобилизация. Частичная. Направленная против Сербии.

В ответ частичную мобилизацию объявил Николай Второй.

Стратегическая небывальщина, которую я могу объяснить лишь сумбурными попытками государств и их лидеров вырваться из неожиданно разверзшейся воронки. Они-де не хотели! Конраду нужно было умиротворение Австрии через наказание Сербии, Вильгельма заботил престиж Германии, Николай (или, вернее, Сазонов) стремился вернуть авторитет России, Асквит думал о смещении равновесия на застывших морских переговорах, французы, как обычно, боролись с перманентным парламентским кризисом — зачем же воевать?

30 июля Генштаб убедил царя начать всеобщую мобилизацию. Геометрия оказалась сильнее, и пути назад не было. 31 июля. 12.00. Германский ультиматум России. Еще через сутки Пурталес вручит Сазонову сразу два варианта ноты. В обоих объявлялась война.

Однако на западе, куда спешно перевозилось 7/8 немецкой армии, еще был мир. Германская дипломатия подумала и потребовала у Франции Туль и Верден — на всякий случай и в залог нейтралитета.

Здесь Вильгельм Второй предпринял отчаянную попытку сломать предопределенность. Он потребовал повернуть армию против России. Потом выяснилось, что этот сумасшедший маневр был выполним. Тогда же военный министр, услышав распоряжение, заплакал.

Кайзер удалился. Германские войска получили приказ вступить на территорию нейтральной Бельгии.

1.3. Время цветных книг

Нейтралитет Бельгии был навечно гарантирован великими державами, в том числе и Германией. Необходимо было найти повод для вторжения, хотя бы формальный. Повод, разумеется, нашелся.

Второго августа в 19 часов правительству королевства вручили ультиматум, в котором указывалось, что, поскольку французы, несомненно, скоро нападут на Бельгию, Германия решила защитить ее нейтралитет, для чего немецкие войска вступят на бельгийскую территорию. Если же Бельгия окажет сопротивление, говорилось далее в ноте, на нее будут смотреть как на врага.

Бельгия обратилась за помощью к Англии.

Англия не спешила.

Франция тоже.

Всюду шла мобилизация. Впервые в истории стягивались к границам миллионные армии. Белград уже обстреливали, Ренненкампф пересек границу Восточной Пруссии, немецкие солдаты шагали по Бельгии.

Был август, по воспоминаниям — жаркий и грозовой. Крестьяне убирали хлеб. Намечался хороший урожай.

У Германии уже не хватало времени, сроки развертывания срывались, и убедительного повода для войны с Францией придумать не успели. В ноте указывалось лишь, что французский самолет пересекал германскую территорию и пытался сбросить бомбу на железнодорожную линию.

Англия подождала еще сутки.