Око тайфуна

Наконец, наука — это, как было принято писать в учебниках политэкономии, «самостоятельная производительная сила», то есть — объединение людей и средств производства, в качестве которых выступают помещения институтов и лабораторий, полигоны, вычислительная техника и все прочее движимое и недвижимое имущество, находящееся на балансе. Иными словами, наука — то, за что получают деньги ученые. (Логического «кольца» здесь нет. Ученые определяются не как люди, занимающиеся наукой, а как специалисты, получившие соответствующее образование и занимающие должности, входящие в определенный номенклатурный список.)

Сущности, определенные выше, попарно антагонистичны. Нельзя познавать мир, оставаясь в рамках догматической логики. Нельзя познавать мир, когда это входит в круг должностных обязанностей и регулируется совокупностью правил и нормативных инструкций. Нельзя подчиняться одновременно административной и формальной логике.

В отличие от пары противоположностей, триада вполне устойчива и может существовать, не развиваясь, — сохраняя структуру отношений. Так оно и происходит.

Феномен творчества

Приходится подвергнуть сомнению творческий характер науки. «Гений — это 99 % трудолюбия и 1 % таланта». А, собственно, для чего нужен этот процент?

Все задачи, которые возникают на практике, и абсолютное большинство теоретических проблем конкретны. Конкретные задачи могут быть сложны технически, но методы их решения стандартны и известны (должны быть известны) любому выпускнику ВУЗа. Поэтому наука в рамках третьего, да и второго определений — это квалифицированный, но не творческий труд [43].

Неверно определить творчество просто как создание нового: школьник, решая задачку, производит информацию того же типа, что и аспирант, работающий над кандидатской. Недостаточно определить творчество и как отыскание новых методов, поскольку можно представить себе «метод создания методов» — совокупность стандартизированных правил, выводящих новую сущность из уже известных. (Морфологический анализ, ТРИЗ и его приложения.)

Во всех известных мне определениях игнорируется (по молчаливому соглашению) важнейший момент: творчество — это создание новой информации, связанное с риском.

«Это все, что осталось от нашей лаборатории лучевой защиты: пустырь да труба… Впрочем, кроме трубы от нашей лаборатории осталось мемориальное кладбище, а на кладбище восемнадцать невинных душ, захороненных в свинцовых гробах»(1).

Лишь одна из форм риска.

Другая — значительные психические и физические перегрузки, которые длятся месяцами и годами. Академик Невеселов вспоминает: «всю жизнь я работал по ночам, и сейчас, в отличие от других стариков, мне по утрам хочется спать, спать, спать, как школьнику»(1). Надо ли объяснять, что работа ночью не всегда подразумевает отдых днем.

Третья форма риска — непредсказуемость результатов, чреватая в лучшем случае дистрессом для творца, а в худшем — стрессом для человечества. И во всяком случае — нарушением непрерывности, предопределенности, плановости.

Творческой деятельности присущ дезорганизующий момент [44]. Поэтому любая организованная структура стремится к ее ограничению. В том числе и структура, сложившаяся в научной среде.

Налицо противоречие: цель науки — познание — немыслима без творчества; планомерное, поступательное развитие науки немыслимо при преобладании творческой деятельности. Это противоречие индуцировано на всю цивилизацию европейского типа, развитие которой подразумевает непрерывное возрастание степени риска, хотя призвано всемерно ее снижать. На сегодняшний день решения нет. Применяются паллиативные меры, игнорирующие важнейший принцип: «компромисс всегда обходится дороже, чем любая из альтернатив».

Академия

В науке существуют свои «пределы роста».

Профессиональная жизнь ученого скрупулезно регламентируется. Место в восходящей иерархии: студент — аспирант — кандидат — доктор — профессор — член-корреспондент — академик — определяет ценность индивидуума, обуславливает не только размер заработной платы, но и собственный «доверительный интервал» научной деятельности. Речь идет не о доступе к дефицитному оборудованию, а именно о праве на поиск. Аспирант, предложивший вариант решения фундаментальной проблемы, не найдет отклика в научной среде. Во всяком случае, если тема лежит за пределами его узкой специальности. Так, аналитическое мышление развивается в ущерб синтетическому, мысль ученого смолоду направляется на конкретные задачи, не заключающие в себе, казалось бы, элементов риска.

Однако, фактор неопределенности не исчезает: в любой конкретной задаче содержится тень глобальной проблемы. Он просто игнорируется, «заметается под ковер».

В результате, рекомендации ученых становятся излишне категоричными. Полузнание, каким является любое научное достижение, выдается за истину в последней инстанции. Эти рекомендации воспринимаются некритически, причем, степень доверия прямо пропорциональна положению автора в научной иерархии.

«— Какие у Чернобыльского реактора проектные выбросы? (…)

— До 4000 Кюри в сутки.