Октябрь: Однажды в октябре. Время собирать камни. Вся власть Советам!

Деникин задумался. Похоже, что полностью ручаться за этих волонтеров он не мог. А с другой стороны, как человек честный, Антон Иванович не хотел лгать мне и Фрунзе. Поэтому, не желая его окончательно конфузить, я решил помочь генералу.

– Антон Иванович, – спросил я, – а что, если сделать все так, как сделано в частях Красной гвардии, которые входят в состав моей бригады? – Увидев недоуменный взгляд Деникина и Маркова, я пояснил: – В частях Красной гвардии есть политические руководители, в обязанности которых входит разъяснение личному составу сути происходящего. И в случае каких-либо политических разногласий и недоразумений они должны выходить на вышестоящее начальство, в данном случае на меня или товарища Фрунзе, и разрешать ситуацию к всеобщему удовлетворению…

– Вы имеете в виду комиссаров? – брезгливо поморщившись, спросил меня Деникин. – Были у нас в армии уже такие. Вроде бомбиста Савинкова, который почему-то так пришелся по душе Лавру Георгиевичу. Штафирки, которые будут учить нас, генералов и офицеров-фронтовиков, как надо воевать…

– Ну почему именно штафирки, – улыбнувшись, спросил Фрунзе, – да, кстати, ведь и я тоже из их числа. К тому же принцип единоначалия никто отменять не собирается. Комиссар отвечает лишь за моральное состояние личного состава, не более того. Вмешательство в ход боя есть для него непростительный проступок, за которым немедленно должно следовать служебное расследование.

Но если говорить о вашем, сплошь офицерском подразделении, то для него можно найти и боевого офицера в достаточно высоком звании, который в то же время разделял бы взгляды большевиков на общественное переустройство России…

– А такие офицеры разве есть? – саркастически усмехнувшись, спросил Деникин. – Я что-то о подобном и не слы- хивал.

– Есть, Антон Иванович, как не быть. У большевиков много чего есть в запасе, – усмехнувшись, ответил Фрунзе, переложив на своем столе несколько бумаг. – Вот, к примеру, господа генералы, войсковой старшина Миронов Филипп Кузьмич, помощник командира 32-го Донского казачьего полка. Воевать начал еще в Японскую, получил там две Анны и Владимира с мечами. На Германской войне получил Георгия 4-й степени и Георгиевское золотое оружие.

– Вполне достойный офицер, – задумчиво сказал Деникин, – и что, вы хотите сказать, что он тоже большевик?

– Ну, если он и не стопроцентный большевик, – сказал Фрунзе, – то вполне сочувствующий нашим идеям. Так что, господа генералы, возьмете такого комиссара в ваш ба- тальон?

– Придется взять, – развел руками Деникин, – 32-й Донской полк – это, если я не ошибаюсь, 3-я Донская казачья дивизия? Помню ее, помню… Она была рядом с нами во время Великого отступления. Казачки тогда показали себя ге- роями.

– Ну, вот и отлично, – подвел итог этой затянувшейся беседы поглядывающий на часы Михаил Васильевич, – а о более конкретных вещах вы позже переговорите с товарищем Бережным. До свидания, товарищи.

Мы вышли в приемную, и генералы вопросительно посмотрели на меня, видимо, желая заняться этой самой конкретикой.

– Идемте, господа, – вздохнул я, – мое авто внизу, сейчас отправимся в штаб и будем там с вами думу думати.

17 (4) ноября 1917 года. Вечер. Таврический дворец. Зал заседания Совнаркома

Полковник ГРУ Вячеслав Николаевич Бережной

Сегодня Сталин созвал на совещание всех наркомов для того, чтобы принять окончательное решение – что делать с «незалэжной» Украиной. Нам было необходимо получить общее добро Совнаркома на проведение показательной экзекуции, чтобы и другим «незалэжным» в будущем неповадно было задирать хвост трубой и воображать, что они что-то значат в мировой политике. Мания величия для стран, которые никогда ранее не были самостоятельными и не имеют абсолютно никакого опыта государственного строительства – это опасное заболевание. И лечить его чаще всего приходится хирургически.

Уже в самом начале заседания, что называется, с ходу Сталин сделал краткий доклад о положении на Украине, добавив в качестве прогноза информацию, почерпнутую из нашей истории. Прямо скажу, что сведения эти наркомов вдохновили по полной. Во всяком случае, особых возражений по поводу необходимости как можно быстрее покончить с местечковым сепаратизмом ни у кого не было. Лишь наша «мать Тереза» – добрейший Анатолий Васильевич Луначарский – растекся мыслию по древу и начал петь свои «песни нанайские» по поводу «невинных жертв» и «прав наций на самоопределение».

Но Сталин довольно быстро осадил его, заявив, что если мы сейчас быстро и решительно не покончим со всеми этими «самостийниками», то «невинных жертв» будет в несколько сотен, а то и тысяч раз больше. Да и «нациями» не стоит считать одуревших от шизофренического бреда об «особой истории украинского народа» интеллигентов, взращенных в университетах Львова под заботливым присмотром австро-венгерской разведки.