Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

С одной стороны, это было бегство (не обязательно осознанное) от государственного контроля, фальши официоза. С другой – освоение новых территорий во имя того же государства. У движения на суровую неосвоенную периферию («Я – перифериец», – однажды записал Куваев) – глубокие корни в российской истории. Можно вспомнить казаков, ссыльных, разного рода авантюристов: воля, экстремальные пограничные условия, борьба с собой, природой, противником… Итогом бегства от государства становилось расширение и усиление государства – в соответствии с диалектикой империи, на которую в конечном счёте работали даже бунтовщики. В рассказе «Через триста лет после радуги» Куваев прямо сопоставляет себя и своих товарищей – геологов, рыбаков, бичей… – с землепроходцами, пришедшими на Север тремя веками раньше ещё без вездеходов и вертолётов; с казаком Стадухиным, основавшим первый русский посёлок в низовьях Колымы.

Чем суровее условия, тем теплее отношения между людьми. Север был ближе к коммунизму, чем остальной Союз. Сюда гораздо позже проникли потребительство, «мещанский конформизм» – по Куваеву, «страшная сила».

В 1969 году Магадан произвёл самое благоприятное впечатление на Фарли Моуэта: «Чистый, современный, привлекательный город, который планировался и строился людьми с воображением и вкусом… Здесь есть всё необходимое в материальном и культурном отношении, отсутствуют многие недостатки больших городов». Ещё больше Моуэта удивила атмосфера свободы: «Меня часто удивляла и даже пугала откровенность, с которой русские говорили о вещах, которые, как я думал, были табу… Но нигде не было такой свободы, как в Магадане. Магаданцы громко и публично говорят о том, о чём следовало бы говорить наедине шёпотом. Может показаться, что мы, западные люди, дезинформированы о степени свободы слова в СССР или же что магаданскому отделению КГБ нужна хорошая встряска. Но, вероятно, дело в том, что люди в России, а особенно в Сибири (к Сибири Моуэт, как это принято на Западе, относит и Дальний Восток. – Примеч. авт.), просто не посвящены в умозаключения западных журналистов, сделавших вывод, что после короткого периода хрущёвской либерализации гайки опять закрутили».

Сегодня в Магадан мало кто стремится, население Колымского края уменьшается. В 1991 году в Магадане жило 155 000 человек, к 2019-му осталось неполных 92 000.

…На снижении из иллюминатора видны озёрца-болотца и строгие иголочки лиственниц. Баннер «Добро пожаловать на Колыму!». После континентально жаркого Хабаровска здесь как будто кондиционер включили. Аэропорт «Сокол» – раньше его называли просто «56-й километр». «Креатив»: магнитики с беззубыми парнями в ватниках и лагерными прибаутками, фигурка «Зэк на рельсах»…

Летом в Магадане белые ночи. Город, лежащий на ленинградской широте, связан с Питером множеством ниточек – архитектурных, кадровых, культурных… Уютный, спокойный. Почти всё здесь можно обойти пешком – от Нагаевской сопки до Марчеканской. Город маленький, но не захолустный, какими часто кажутся другие города сопоставимых размеров.

Центр города – заповедник «сталинского ампира». Из «Территории»: «Город выглядел очень современным, культурным, потому что он был махом воздвигнут в эпоху архитектурных излишеств. Единый стиль башенок, колонн и выступов придавал ему законченный вид».

Магадан – город северного аскетического достоинства, контрастирующий, если брать другие дальневосточные города, с южно-развратно-расслабленным Владивостоком. Последний – нечто вроде дальневосточного Сочи или Одессы с поправкой на охолаживающее дыхание колымской долготы, тогда как Магадан – восточный Ленинград: гостеприимный, светлый, деликатный, с вежливыми водителями. Город читающий и пишущий, с мощной интеллектуальной жилой, связанной с взрывным ростом города в 1930–1950-х и с тем, что сюда так или иначе попадали отборные кадры. С традициями бичевыми и лагерными (в память об узниках колымских лагерей на сопке Крутой установлен монумент «Маска Скорби» работы Эрнста Неизвестного), но и интеллигентскими, производственными, научными.

Магадан можно назвать городом-forty-niner, то есть «сорокадевятником» – не только из-за регионального кода 49 на автомобильных номерах, но и из-за того, что forty-niner в США называли тех, кто заболел золотой лихорадкой 1849 года и двинулся на Дальний Запад, отчаянных парней с авантюрной жилкой.

Памятная доска Куваеву работы магаданского художника Евгения Крамаренко, изготовленная при содействии магаданского губернатора Валентина Цветкова (впоследствии убитого в Москве), висит на проспекте Ленина, 11, где когда-то был книжный магазин «Знание». Теперь вместо него – гламурный «Подиум», торгующий обувью. Кажется, здесь Куваев не очень уместен. Есть ведь старое здание института, есть дом, где он жил…