Олег Табаков

В решении многих вопросов помогла пьеса «Вечно живые» Виктора Розова, в которой бунтующий романтизм исполнителей был рожден трагедией ХХ века. Молодые актеры ощутили себя звеном в истории страны. Историческая преемственность ощущалась во всем: в смыслах, взглядах, убеждениях. Разговор в спектакле шел о жизни и смерти, о том, как мало времени отпущено человеку и почему первыми в бою всегда гибнут лучшие. Исполнители имели право от своего имени размышлять о собственных невозвратимых потерях и незаживающих ранах, наконец, о жертвах, которые приносили люди сознательно, ради исполнения долга, выше которого нет ничего. Чтобы почувствовать такой демократизм мышления, конечно, нужны были жестокий опыт войны, открывающей заново ценность жизни, правду обыкновенного человека, и драматург, отражающий эти проблемы.

Появление в середине 1950-х годов в театрах пьес Розова восприняли как предвестие обновления. Сегодня трудно объяснить, чем явилась его драматургия для режиссеров и актеров. В столице театры боролись за право первой постановки, приезжающие из провинции режиссеры перепечатывали пьесы украдкой, надеясь, что когда-нибудь им тоже разрешат играть Розова. Бесспорно, драматург привнес в театр что-то интимное, сердечное, чувствовалась атмосфера без ложных помыслов и задач. С одной стороны, его пьесы воспринимались как камерные, а с другой — почти о каждом персонаже можно было сказать: «Один из нас». Виктор Розов действительно жил не в красивых писательских кабинетах, а среди тех, о ком писал и размышлял, сценические герои создавались как бы изнутри обстоятельств, проблем, размышлений. «В том, что делал Розов, видишь то, что Лев Толстой называл „внутренней задушевной потребностью высказаться“. Именно высказаться, именно внутренняя, именно задушевная. Это и есть объяснение популярности его пьес»[20]

.

Умение так чувствовать своих персонажей, когда у каждого героя свое происхождение, свои корни, которые можно назвать домашними, а можно историческими, конечно, «от Бога». Сегодня, когда прошло почти шестьдесят лет, голоса героев слышишь, различаешь их интонации. Очевидно, время не подвергло инфляции произносимые слова. Три поколения сменилось, а понятно, о чем идет речь, и то, как это важно сегодня. До какой-то степени думаешь, что лучше, наверное, и не скажешь. Свое предназначение драматург определял скромно: «Зритель должен уходить из театра счастливее, чем был, не потому что я его обманул или утешил, а потому, что рассказал такое, что сняло с души и мозгов накипь, которая бывает в самоваре, если его долго не лудить»[21]

.

Олег Табаков, игравший почти во всех розовских пьесах — а среди них были роли, ставшие историей российского театра, — сделал признание: «Актеры, в сущности, должны поставить Розову памятник при жизни. Собраться и поставить, потому что во всех спектаклях, которые мне довелось видеть, были удивительно прекрасные актерские работы. Дело могло обстоять по-всякому: в розовской пьесе актер мог родиться и стать после нее навсегда талантливым; в розовской роли актер мог достигнуть высшей точки в своем деле». Сегодня памятник есть. Он стоит во дворе Московского театра-студии Олега Табакова. Три фигуры — Розов, Володин, Вампилов — авторы, сыгравшие исключительную роль в истории нашего театра. Дань Мастера, который всегда чувствовал и понимал значение драматургов в театральном мире. Для Виктора Розова прежде всего важна тема нравственного самоопределения. Один из первых его героев военных лет произнес: «Если я честен, я должен». Сказал и тихо шагнул навстречу смерти. А в мирные времена одни искали место работы, другие не мирились с формалистами и наглецами, третьи крушили мебель как мертвый символ уютного благополучия. И все хотели понять до конца самого себя, как сказал поэт, «к себе пробиться».

В «Вечно живых», где Борис (Олег Ефремов) произносил слова: «Если я честен…» — Табаков играл маленькую роль — студента-ленинградца Мишу, который оказался на именинах у скучающей Монастырской, некогда благополучной дамы. Он пришел на день рождения с любимой девочкой Таней и принес в подарок огромный фикус. Смущаясь, объяснил подарок: имениннице полагаются цветы. Гости шумно праздновали, возникли разговоры тет-а-тет, и Миша почувствовал, что вместе со спутницей им лучше незаметно уйти. Уход остановил голос хозяйки: «Уходишь, чистый человек? Дали команду? Наелся?» Ошеломленный, Миша застыл. Таня пытается его оправдать. Оскорбленные, пятясь, оба уходят. Сохранилась запись спектакля. Камера выхватила огромные глаза Табакова, которые увеличивали стекла сильных очков. Глаза, в которых так много боли, стыда, ужаса — словом, правды.