Олений заповедник

Я отошел от них, не желая больше слушать, и тут же наткнулся на объект разговора. В уголке стояли, бурно беседуя, Герман Теппис и двое мужчин, почти таких же, как Теппис. Мне уже называли их – это были Эрик Хейслип, глава «Магнум», и Мак Бэррентайн из «Либерти пикчерс», но, думается, я в любом случае догадался бы, так как к этой троице никто не подходил. Если бы я медленнее поглощал спиртное, то понял бы всю парадоксальность ситуации: ведь только эти люди могли разговаривать на приеме, не собирая вокруг себя толпы, тем не менее я пристроился у локтя продюсера по имени Мак Бэррентайн. Троица продолжала разговор, не обращая на меня внимания.

– Сколько ты думаешь выручить на «Тигрице»? – спросил Эрик Хейслип.

– От трех с половиной до четырех, – ответил Герман Теппис.

– От трех с половиной до четырех? – повторил Эрик Хейслип. – Г.Т., ты же не с нью-йоркской конторой разговариваешь. Тебе повезет, если ты выручишь те деньги, что вложил в нее.

– Да на то, что я выручу, я смогу купить твою студию, – фыркнул Теппис.

– Я считаю, – медленно произнес Мак Бэррентайн, передвинув сигару в уголок рта, – что ты просто не в состоянии сейчас ничего предвидеть. Было время, когда я мог сказать: «Сними эту картину за полтора, и мы наживем на ней миллион». Сегодня в киноделе ничего не поймешь. Грязный боевик, за который мне стыдно, собирает кучу денег, а классический мюзикл вроде «Пойте, девочки, пойте» с треском проваливается. Вот и поди предугадай.

– Ты ошибаешься, – сказал Герман Теппис, ткнув в него пальцем. – Знаешь, в чем загвоздка? Люди нынче сбиты с толку. Чего же они хотят? Они хотят смотреть картины, которые еще больше сбивают их с толку. Дождись, пока они окончательно не будут заморочены. Вот тогда они захотят смотреть то, что наставит их на правильный путь.

– Теперь требуют показывать в кино реальность, – со вздохом произнес Эрик Хейслип.

– Реальность? – взорвался Теппис. – Вот мы и преподносим им реальность. Реализм. Но если герой в итальянском фильме блюет, загаживая все вокруг, и им нравится на это смотреть в кинотеатре, где нет даже кондиционеров, мы что же, должны довести их до такого состояния, чтоб и они блевали?

– Никакой дисциплины на площадке, – вставил Мак Бэррентайн. – Даже режиссер, у которого вся власть в руках. Как он себя ведет? Буйствует точно гангстер.

– Чарли Айтел перерезал тебе горло, – сказал Эрик Хейслип.

– Они все перерезают мне горло, – убежденно сказал Теппис. – Только знаешь что? Горло-то мне не перерезать. – И он так посмотрел на своих собеседников, будто вспомнил, что было время, когда каждый из них пытался разделаться с ним бритвой. – Дело прошлое. Что было, то прошло, – сказал Теппис. – Я сейчас со всеми в ладу.

– Никакой дисциплины, – повторил Бэррентайн. – Я заполучил звезду – не буду называть ее имя. Она явилась ко мне – знала, что через два месяца мы запускаем в производство по-настоящему важную для нее вещь, – и что, вы думаете, у нее хватило наглости мне сказать? «Мистер Бэррентайн, мы с мужем решили завести ребенка. Я уже на седьмом месяце». – «Вы решили завести ребенка? – переспросил я. – Куда девалась твоя преданность делу? Я же знаю тебя: ты эгоистка. Ты мне не задуришь голову, говоря, что хочешь иметь головную боль и растить ребенка». – «Мистер Бэррентайн, но что же, по-вашему, мне делать?» – взвыла она. Я сурово на нее посмотрел и сказал: «Я не могу взять на себя ответственность, дав тебе совет, как быть, но, черт побери, давай что-нибудь делай».

– Я слышал, она будет сниматься, – сказал Эрик Хейслип.

– Конечно, будет. Она девица амбициозная. А вот насчет дисциплины и способности считаться с делом… Хоть у одной из них это есть?

Эрик Хейслип вдруг уставился на меня.

– А ты кто такой? Чего тебе, парень, здесь надо? – неожиданно спросил он, хотя я уже несколько минут стоял возле них.

– Меня пригласили, – сказал я.

– Разве я приглашал тебя сидеть у меня на коленях? – спросил Мак Бэррентайн.

– Вы будете первым, кто меня пригласит это сделать, – пробормотал я.

К моему изумлению, Теппис вдруг произнес:

– Оставьте парнишку в покое. Я знаю его. Он славный малый.

Бэррентайн и Хейслип уставились на меня, а я в ответ скорчил рожу. Мы все стояли нос к носу, как четыре грузовика, встретившиеся на перекрестке проселочной дороги.

– Молодежь, молодое поколение, – объявил Теппис. – Вы думаете, будто что-то понимаете? Послушайте, что вам скажет человек молодой. А он может кое-что вам сказать. Этот парень может внести свой вклад.

Бэррентайну и Хейслипу было явно неохота слушать мой вклад. Разговор еще какое-то время, скрипя, продолжался. Затем оба решили отойти под предлогом пополнить спиртное.

– Я позову метрдотеля, – предложил Теппис.

Но они отрицательно покачали головой. И заявили, что хотят немного поразмяться. После того как они удалились, настроение у Теплиса явно улучшилось. И я заподозрил, что он встал на мою защиту, желая их позлить.

– Первоклассные мужики, – сказал он мне. – Я их уже много лет знаю.

– Мистер Теппис, – не без раздражения спросил я, – почему вы пригласили меня на ваш прием?