Ольга, княгиня русской дружины

– Еще мы беспокоимся, – к ним с другой стороны протиснулся младший Избыгневич, Избынег, волот лет сорока с густой русой бородой.

Выражение его темно-серых глаз всегда было такое, будто он напряженно пытается рассмотреть стоящее перед ним через какую-то непрозрачную преграду. Мистина говорил, эта преграда – собственная Нежатина глупость. Вид у него из-за этого был грозный, и незнакомые пугались. Но киевляне знали: без старшего брата Нежата опасен не более, чем лежащий под лавкой топор.

Однако его появление здесь означало: в деле Честонег. А за ним и большинство бояр.

– Напрасно беспокоитесь! – весомо заверил Мистина, стараясь отыскать в толпе самого Честонега, ибо спорить с Избынегом бессмысленно: тот будет стоять на том, что ему велено. – Я не в степь еду, а в Деревляни ждет дружина отца моего, она любой княжеской стоит. Даже если бы вы все, сколько есть, свои дружины против отцовой выставили – и то не знаю, чей бы верх был. И любого, кто пожелает отцу моему на прощание честь воздать, прошу пожаловать со мной. А моя боярыня мне там нужна, поминальный стол творить – у отца-то хозяйки в дому настоящей не было.

– Прости, Свенельдич, но не можем мы жену и чад твоих в Деревлянь отпустить, – покачал головой Доморад. – Сам поезжай, а их оставь. Как воротишься – и здесь еще устроим пир с тризной в честь воеводы, все ему честь воздадим.

– Пока вы мне посмертную честь тризной не воздали, никто, кроме меня, моими чадами распоряжаться не будет! – душевно заверил Мистина, слегка придвинувшись к нему, из-за чего Доморад попятился. – А если кто от большой заботы задумает нам дорогу заступить – на меня пусть потом не обижается. У меня найдется кому путь расчистить.

– У нас-то поболее будет! – захохотал Избынег.

Большая часть Мистининой дружины уже столпилась во дворе, выглядывая в ворота. Поскольку Мистина, как киевский воевода, часто нуждался в вооруженной силе, при нем жило три десятка оружных отроков, не считая дворовой челяди. И сейчас все они только ждали приказа, с оружием и щитами наготове, кое-кто даже шлем надел.

Никому не требовалось объяснять, в чем дело. Предстоял передел больших богатств и влияния; опасаясь Мистины как первого наследника Свенгельда, бояре хотели удержать при себе его семью как залог сговорчивости воеводы.

В конце улицы послышался шум; толпа колыхнулась, теснимая кем-то, часть оказалась прижата к тынам, раздались крики. Мистина подался к своим воротам, уже готовый, при надобности, затвориться и сесть в осаду.

– Княгиня! – закричали там.

Мистина вытянулся и с высоты своего роста с изумлением увидел, как знакомая ему Эльгина дружина, тоже со щитами и копьями, расчищает проход по улице, а за отроками едет сама княгиня. Все в том же синем платье с золотистыми узорами, с белым убрусом на голове, верхом на светло-серой лошади она напоминала Перунову жену Громовицу, в одеянии из грозовых туч и в уборе из молний едущую на облаке, высоко над головами смертных…

«Только тебя не хватало!» – успел подумать Мистина, изготовившийся к драке, где женщины, конечно, будут только помехой. Вид у Эльги был столь решительный, что он невольно поискал у нее в руках или рядом на седле какое-нибудь оружие. Однако напор ее оружников, а к тому же удивление при ее появлении заставили толпу потесниться, и Эльга свободно проехала почти к самым воротам.

– Вы собрались? – требовательно спросила она Мистину.

– Мы-то собрались… – начал он и оглянулся, почуяв кого-то за спиной.

Это вышла Ута, заслышав голос сестры. Позади нее стоял шестилетний Велесик и обеими руками держал за подолы двух сестер: ему велели не пускать их наружу, а они лезли!

– А эти добрые люди хотят вас проводить и легкого пути пожелать? – Эльга гневно окинула взглядом Доморада, Избынега и их людей.

– Именно так, – весело отозвался Мистина.

– Княгиня! – Наконец появился сам Честонег, видя, что без него дело не сладится. – Мы с мудрой чадью посоветовались и решили: негоже им всей семьей в Деревлянь ехать!

– А вы с мудрой чадью не позабыли, что речь идет о моей сестре? – Эльга вонзила в него негодующий взгляд. – О моей сестре и ее детях! А в ней и детях ее – кровь Олега Вещего и князей велиградских! Никто не смеет им путь заступать! А кто вздумает – тот со мной и дружиной моей переведается!

Уезжая из Киева, Ингвар обычно оставлял Эльге десяток оружных отроков для охраны дома. Их она и привела с собой. Даже объединившись, люди ее и Мистины уступали числом боярским дружинам. Но открыто выступить против княгини, столь ясно выразившей свою волю, – это был бы уже мятеж. Ингвар, вернувшись из степи с большой дружиной, подобного не спустит. А к тому же бояре никак не могли поссориться со своим русским князем, ожидая в ближайшем будущем новых раздоров с Деревлянью.

– Я верю мужу моей сестры и побратиму моего мужа, – добавила Эльга, глядя на Честонега. – И не думаю, что разумные мужи киевские затеют свару между своих, когда впереди у нас… нелегкие времена. Расходитесь по своим домам, добрые люди. Не мешайте моим родичам проводить покойного, не гневите собственных дедов.