Ольга Седакова в Журнальном зале 1997-2011

“Человек в стороне” — это совсем не “подпольный человек”, хотя он и может порой заглянуть в подвал или даже быть кем-то туда насильственно определен. Аутсайдер может сознательно пребывать в таковом своем качестве, исходя из каких-то собственных личностно-творческих установок: эстетических (не приемлет ни одного из существующих, могущихпринять его культурных сообществ и их органов или — напротив — сам не считает свое “творение” им эстетически адекватным); этических (не считает по каким-то соображениям “правильным” широкую реализацию своего творчества. Здесь для примера: предсмертная просьба Бердслея не тиражировать его графику или — ближе к нам — запрет на публикацию своих стихов 50—60-х годов Станиславом Красовицким); политических (те или иные опасения за свою или чужую судьбу вследствие реализации собственного творчества. Таких примеров в тоталитарный период бытования культуры более чем достаточно. В современной ситуации: гипотетически представим себе прекрасно выполненный кем-то перевод “Сатанинских стихов” Салмана Рушди...); конъюнктурных (аутсайдер выжидает или пропускает удобный по тем или иным причинам момент для реализации творчества. М. б., например, завтра какое-нибудь издание или прокат даст гораздо большие дивиденды. Зачем продаваться по дешевке сегодня?).

Со своей стороны, современная культурная “конъюнктура-система” широко, как кажется, пользуется приемом намеренного “удаления”, “отторжения” в “аутсайдеры” тех или иных представителей, по тем или иным причинам в систему не вписывающихся. Часто это достигается таким простейшим способом, как замалчивание. Можно привести довольномного примеров великолепных современных или недавних художников, уже оказавших огромное влияние на развитие современного искусства, которых вроде бы как и “не существует”, или даже они вот именно — “вроде бы как и существуют...”, но при этом абсолютно не там, где бы им нужно было стоять по какому-то, видимо, пока еще не открытому “гамбургскому счету”. Оно и понятно. Само их пребывание в известной “системе координат” эту бы сложившуюся систему моментально разрушило. Очень доказательна в этой связи и прижизненная и посмертная судьба такого крупнейшего поэта позднего советского периода, как Леонид Губанов. Буквально физически пропавший в советском “андеграунде”, недотянув двух лет до перестройки, он и с наступлением новых времен, перейдя уже “в мир иной”, в мире современной культуры оказался не очень-то ко двору. Между тем некоторые коллективные сборники, выпущенные на заре постсоветского периода, где его наследие фигурирует рядом с работами его более удачливых “по жизни” сверстников и коллег, зримо оттеняет эти работы самим своим внутренним напряжением и дает представление об истинном месте его творчества в масштабах тогдашнего, но и последующего “общекультурного процесса”.