Ольга. Запретный дневник.

всё реже и горше бываю ревнивой.

О мудрость щедрейшего бабьего лета,

с отрадой тебя принимаю… И все же,

любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?

А рощи безмолвны, а звезды всё строже…

Вот видишь — проходит пора звездопада,

и, кажется, время навек разлучаться…

…А я лишь теперь понимаю, как надо

любить, и жалеть, и прощать, и прощаться…

1956,1960

ЕВГЕНИЮ ЛЬВОВИЧУ ШВАРЦУ

1

В день шестидесятилетия

Не только в день этот праздничный —

в будни не позабуду:

живет между нами сказочник,

обыкновенное Чудо.

И сказочна его доля,

и вовсе не шестьдесят

лет ему — много более!

Века-то летят, летят…

Он ведь из мира древнейшего,

из недр человеческих грез

свое волшебство вернейшее,

слово свое нежнейшее

к нашим сердцам пронес.

К нашим сердцам, закованным

в лед (тяжелей брони!),

честным путем, рискованным

дошел,

               растопил,

                                   приник.

Но в самые темные годы

от сказочника-поэта

мы столько вдохнули свободы,

столько видали света.

Поэзия — не стареется.

Сказка — не «отстает».

Сердце о сказку греется,

тайной ее живет.

Есть множество лживых сказок —

нам ли не знать про это!

Но не лгала ни разу

мудрая сказка поэта.

Ни словом, ни помышлением

она не лгала, суровая.

Спокойно готова к гонениям,

к народной славе готовая.

Мы день твой с отрадой празднуем,

нам день твой и труд — ответ,

что к людям любовь — это правда.

А меры для правды нет.

21 октября 1956

2

Простите бедность этих строк,

но чем я суть их приукрашу?

Я так горжусь, что дал мне Бог

поэзию и дружбу Вашу.

Неотторжимый клин души,

часть неплененного сознанья,

чистейший воздух тех вершин,

где стало творчеством — страданье —

вот надо мною Ваша власть,

мне все желаннее с годами…

На что бы совесть оперлась,

когда б Вас не было меж нами?!

21 октября 1957

"Рассыпали набор…"

Рассыпали набор —

                               тягчайших дней,

Светлейших, пламенных —

                                                  Его не понимаю.

Рассыпали набор — всей книжки,

                                                               всей моей…

О, Господи, к Тебе в тоске, взываю…

Разобрали набор…

1959

ПЕРЕД РАЗЛУКОЙ

1

…Пусть падают листки календаря,

пусть будет долог жизненный твой путь.

Но день двадцать шестого октября,

но первый снег его — забудь.

                                                      Совсем забудь.

Как не было… Тот мокрый, вьюжный снег,

застывшее движенье городское —

и до смерти счастливый человек,

под артогнем бредущий человек

в жилье чужое, но еще людское.

Как буйствовала в подворотне мгла,

голодная, в багровых вспышках вьюга!

Как я боялась в доме — как ждала

войной-судьбою суженого друга.

О, первый грозный, нищий наш ночлег,

горсть чечевицы, посвист канонады

и первый сон вдвоем…

                                        Забудь о нем навек.

Совсем забудь. Как не было. Так надо.

1960

2

Я всё оставляю тебе при уходе:

всё лучшее

                       в каждом промчавшемся годе.

Всю нежность былую,

                                            всю верность былую

и краешек счастья, как знамя, целую:

военному, грозному —

                                    вновь присягаю,

с колена поднявшись, из рук отпускаю.

Уже не узнаем — ни ты и ни я —

такого же счастья, владевшего нами.

Но верю, что лучшая песня моя навек

сбережет отслужившее знамя…

…Я ласточку тоже тебе оставляю

из первой, бесстрашно вернувшейся стаи —

блокадную нашу, под бедственной крышей.

В свой час одинокий

                                       ее ты услышишь…

А я забираю с собою все слезы,

все наши утраты,

                                    удары,

                                                  угрозы,

все наши смятенья,

                                все наши дерзанья,

нелегкое наше большое мужанье,

не спетый над дочкой

                                        напев колыбельный,

задуманный ночью военной, метельной,

неспетый напев — ты его не услышишь,

он только со мною — ни громче, ни тише…

Прощай же, мой щедрый! Я крепко любила.

Ты будешь богаче — я так поделила.

1956, 1960

"Но я всё время помню про одну…"

Но я всё время помню про одну,

про первую блокадную весну.

……………………………………

А сколько ржавых коек и кроватей

на улицах столпилось в эти дни!

Вокруг развалин горбились они,

бессмысленно пытаясь прикрывать их.

Костлявый их, угрюмый хоровод

кружил везде, где рыли огород…

И просто так толпились тут и там

на набережной —

                           черные, нагие,

как будто б отдыхала по ночам

на них сама врагиня Дистрофия.

Идешь, считаешь, и — не сосчитать…

Не спать на них хозяевам, не спать!

Железным пухом ложе им стеля,

покоит их державная земля.

……………………………

Я столько раз сердца терзала ваши

неумолимым перечнем утрат.

Я говорила вслух о самом страшном,

о чем и шепотом не говорят.

Но Ленинград,

                        отец мой,

                                              дом и путь,

всё в новые пространства посылая,

ты говоришь мне:

                          «Только не забудь!»

И вот — ты видишь:

                                    я не забываю.

1963–1964

"Вновь тебя увидала во сне я…"

Вновь тебя увидала во сне я.

Не просила я этого сна…

Мне довольно того,

                                    что имею.

Этот город, стихи и война.

Не смущай же меня,

                                    не забытый,

не достойный моей строки,

не оплаканный,

не убитый,

не подавший в беде руки.

Между 1965 и 1968 (?)

ИЗ ЦИКЛА «АННЕ АХМАТОВОЙ»

1

…Она даритьлюбила.

                                        Всем. И — разное.

Надбитые флаконы и картинки

и жизнь свою, надменную, прекрасную,

до самой той, горючей той кровинки.

Всю — без запинки.

Всю — без заминки.

…Что же мне подарила она?

                                Свою нерекламную твердость.

Окаяннейшую свою,

                               молчаливую гордость.

Волю — не обижаться на тех,

                                кто желает обидеть.

Волю — видеть до рези в глазах,

                                и все-таки видеть.

Волю — тихо, своею рукой задушить